Презумпция вины - стр. 18
На остеклённом балконе было свежее, чем в квартире. Стариковский квартал почти весь спал: тишина, окна погашены, жёлтая чешуя на деревьях рябит от ветра. В свете фонаря листья осыпались светлыми хлопьями, как гигантские снежинки.
От холода сводило пальцы. Простыни отдавали свежестью – и хорошо, и слава богу – она терпеть не могла запах порошка.
«Я плакала от боли, когда мать полоскать на речку посылала, а Зойка всё смеялась – ей нипочём». Откуда это? Какая ещё Зойка? Нина уронила на пол мокрый комок полотенца, выругалась вполголоса, чтоб муж не услышал, и вспомнила: Зойка – это сестра бабушки Лиды, юная подпольщица, расстрелянная во время войны. К чему она о ней вспомнила? Понятно, к чему. К скверу, к квартире, к Староуральску.
– Так ты поедешь? – крикнул из комнаты Дима.
– Поеду, куда деваться.
На упавшее полотенце налипла пыль, Нина скривилась и бросила его обратно в таз – перестирывать.
О том, что съела сухой бутерброд с кислым соусом и полоской вываренной курятины, Нина пожалела почти сразу. Голод этот «лёгкий ужин», как его называли отглаженные бортпроводницы, не утолил, только пить захотелось.
Погода в Староуральске, если верить страничке синоптиков, была хуже некуда. Ноябрь, метель – даже рифма не придумывается.
Самолёт кружил и кружил над городом, приноравливаясь и прицеливаясь, пассажиры ёрзали, бледнели, нервничали, кто-то молился вполголоса, а Нина думала только о том, как бы не блевануть.
«Вы как?» – соседка тронула её за локоть. Нина отмахнулась почти невежливо: от соседки тошнотно пахло приторными духами и – самую малость – алкоголем. Этот запах она чувствовала всегда.
Кружил самолёт.
Выли двигатели.
Кружило голову.
«Разбиться сейчас было бы странно, – некстати подумала Нина. – «Она погибла, пытаясь поступить в аспирантуру» – абсурд». Фыркнула, подбадривая, подстёгивая саму себя.
Соседка поглядела с опаской, видимо, подозревая, что Нина борется с тошнотой.
Чем тут поможешь?
«Вот будет позорище, если стошнит. Погибнуть, конечно, страшно, но всё же это как-то далеко, как будто и не бывает такого, а вот тошнота… Господи, ещё и уши заложило. Зачем, зачем я сюда лечу? Бабушки уже нет, Зойку я видеть не хочу, Ксюша… Разве что Ксюша. Сколько мы не виделись? Господи, я столько не была в Староуральске…»
Хлоп!
Самолёт плюхнулся на посадочную полосу.
Нину подбросило, но ремень не дал вылететь из кресла.
Жидко зааплодировали.
Сзади кого-то мучительно тошнило.
«Наш самолёт совершил посадку в аэропорту «Нижнее Бабино» города трудовой доблести Староуральск. Температура за бортом – 4 градуса. Благодарим за то, что выбрали…»
Ну, привет, Староуральск.
Давно не виделись.
Аэропорт «Нижнее Бабино» – необжитый, пахнущий резиной монстр из стекла и металла, недавно занявший место крошечного павильончика времён её юности – встретил неприветливо. Багажная лента никак не хотела запускаться, и Нина мысленно порадовалась, что запихнула все вещи в сумку для ручной клади. В туалете кто-то надымил электронной сигаретой, и в воздухе стояла вонь несвежего белья, плохо замаскированная «арбузной свежестью». Нину снова затошнило, и она поспешно натянула на нос шарфик. Он пах духами, любимым «Ночным жасмином» в тяжёлом чёрном флаконе.
Возле стойки утерянного багажа кто-то уже надрывался: «У меня там всё, понимаете, всё! Там вещи моего ребёнка!». Рыжеволосая девица сокрушалась по поводу вырванного колёсика дорожной сумки.