Преступление без наказания - стр. 2
Глава рода Дурга, из которого происходил и сам Эштерек – невысокий плотный скуластый удмурт Шуда, – освободил для жреца удобное место на телеге, дождался, пока старик взгромоздит свое сухое тело на подстеленную ему солому, гикнул, легко ударил кнутом по крупу лошади, и подвода тронулась, догоняя остальные.
– Ничо-ничо, – приговаривал Шуда, – там тоже мягкий мох, быги-быги, даже больше, чем здесь. И пастбища нетронутые. И река рыбная. Место под дома нам выделили, торо не обидел. А постройки мы почти все перевезли, оставили самые уж старые, ненужные. Все будет, хорошо. Не грусти, старик.
Эштерек, повернув голову, смотрел в сторону кладбища, молчал. Он понимал, что уходить надо – движение времени не остановить. Знаки показали, что этой земле уготована другая участь. Несколько лет удмурты слышали странные звуки, похожие на скрежет металла: вначале у воды, потом на кладбище, а в последнее время в куале, священном месте. Так, богиня земли скрежещет зубами от боли. Сам Эштерек провел моление Праматери-Великой-воде в родовом святилище: «Великий Инмар, Великая-Небесная-вода, воршуд скажи-сообщи…». Туно4 довел себя до экстаза увидел ее – большую воду, затопившую деревню, – луга и пастбища вокруг. Над огромной водой возвышался металлический крюк, назначение которого было жрецу непонятно. Не иначе – вылез из преисподней. Нельзя было оставаться на этой земле. ПрОклятая она. А утром один за другим пчелиные рои снялись и с низким гулом, задевая по дороге кустарники, углы домов, приседая ненадолго на ветви деревьев, встреченные по дороге, перебрались в соседнюю деревню, где жил брат нынешнего торо с семейством. Так и определились с местом новой жизни. Молодежь радовалась – на новом месте водились красивые девки, а парни слыли работящими. Старики грустили.
Жрец покачивал желтой от старости бородой в такт движению лошади и думал, что, покидая мертвых, люди меняют свою судьбу.
Минуло много лет. Двести раз начиналась и заканчивалась ярая студеная зима, пролетало белое незаметное удмуртское лето. И сейчас на том же холме, с которого когда-то прощался с деревней шаман, стоял граф Петр Иванович Шувалов – блистательный камергер, фаворит императрицы Елизаветы Петровны, генерал-фельдмаршал, министр. Плотный, круглолицый мужчина в парике и изящном камзоле выглядел на фоне дикого леса и поросшего бурьяном пустыря заморским попугаем, невесть откуда залетевшим в глухую удмуртскую деревню.
Солнце отражалось в серой глади воды и слепило. Прищурившись, Петр Иванович удовлетворенно рассматривал каменную основательную плотину, расположенную по течению трех рек: Вотки, Шаркан и Березовки, – триста восемьдесят две сажени в длину – самую большую в России, ниже которой расположился железоделательный завод. Его металлический скрежет доносился до места, где стоял граф.
– Алексей Степанович, – обратился граф к своему собеседнику, – на вас вся надежда, только вы можете управлять народом. Вы строили плотину, вам и продолжать.
Рядом с графом возвышалась длинная и худая фигура горного инженера, основателя Воткинского железоделательного завода гиттенфервальтера5 Москвина.
– Правда говорят, что вы лютуете и немало людей положили при строительстве водохранилища. Крестьяне хоть и в вечном пользовании приписаны, но… императрица безосновательного жестокого обращения с народом не любит. Недовольства и среди населения могут быть, все такое.... Будьте, э-э-э, …поаккуратнее, что ли. Говорят, что удмурты – язычники, могут и порчу навести. Вам это надо?