Предел - стр. 26
– Так и есть, это ОН убил его, тот, кто приходит с кухни, – тихо подытожил малыш. – Но это я разрешил ему.
– Доедай мороженое, – тихо сказал дядя Володя.
– В ту субботнюю ночь я нарушил одно из правил. Когда тот, что приходит с кухни, вошел в мою детскую, я резко обернулся. Но это было не самым главным. Я не просто обернулся, я начал в этот момент думать именно об отце. Я думал о нем как о самом дорогом существе на свете. Слезы катились, я сжал свои маленькие кулачки и стиснул зубы. Я не мог оторвать взгляда от того, кто приходит с кухни. Его вонючие ладони порхали перед моим лицом, и он был очень зол. Я нарушил закон, я предал кодекс, оттиском начертанный на желтых листках. И наказание последовало незамедлительно. Он тут же забрал у меня самое дорогое. В дождливую субботнюю ночь им стал мой папочка. Сложнее было представить его близким человеком. Я полностью выкинул маму из головы. Я не должен был думать о маме вообще. Перед глазами стоял только отец. Я представил его в белой пустой безмолвной комнате. Некая прослойка между мирами. Коридор между измерениями. Предел!
– Да откуда у тебя в твои годы столько информации в голове? – прошептал дядя Володя.
– Отец стоял в этом растворенном свете, и я внутренне оберегал его от всех бед. Мне захотелось взять его в свои маленькие ладони и укрыть от всего мира. Я боролся с чувством страха и ненависти к этому человеку. Тот, что пришел с кухни, не должен был заметить подвоха. И он не заметил. Я услышал, как папа поднялся по деревянной лестнице на второй этаж. Он осторожно подошел к моей двери и, приоткрыв ее, прислушался к тишине и темноте моего мира. Но в этот же момент я наблюдал его одиночество. Для меня он стоял в придуманном мною коридоре, залитом светом и холодом. Глаза его были пусты. Затем он просто вышел и направился к лестнице на чердак. А в моей прослойке между мирами он начал задыхаться. Глаза его вылезли из орбит, и он стал отчаянно стучать по неведомой преграде руками, разбивая их в кровь. Губы посинели от ненависти, и из горла пошла фиолетовая пена. Но я еще сильнее прижал его к своей груди. Я заплакал от любви к нему. Папа поднялся на крышу. Пошел дождь. Где-то неподалеку ударила молния. Босиком, в одних трусах и футболке он проследовал к краю крыши и, распрямившись, встал во весь рост. Немного покачнувшись, он полетел вниз. Упал на заднем дворе, ударившись головой о железную бочку. Мозги стекали с нее, омываемые дождем. Врачи, приехавшие утром, сказали, что он не мучился.