Предатель. По осколкам лжи. - стр. 17
− А вы не будете переодеваться? – Отвлекаюсь, и смотрю на мужчину с хитринкой. – Вас тоже легко узнать. А вы, как-никак, мой сообщник!
− Пожалуй, придётся. – Он удручённо кивает. А потом оглядывается по сторонам, и на неприметный магазинчик пальцем тыкает. – Буду там, подыщу себе что-нибудь. Кстати…
Вытаскивает из нагрудного кармана потрёпанный блокнотик. И ручкой что-то чиркать начинает.
− Если разминёмся, позвоните.
– Спасибо. – Киваю, прикидывая, во что можно переодеть сыночка. Замечаю, как мой спаситель скрывается в магазине напротив.
И розовую панаму с огромными полями примеряю.
– Мам, это девчачья шляпа! – Сынок взвивается.
Пытается содрать это великолепие со своей головы, щедро украшенное цветами. И смотрит на меня как на умалишённую.
– Я знаю. – Отзываюсь небрежно. – Но зато никто не поймёт, что ты мальчик. Нам же надо всех обвести вокруг пальца.
− Зачем? – Не понимает.
− Это игра такая. И мы непременно должны выиграть. – Криво ухмыляюсь. И пальцем его к зеркалу подманиваю.
Он смеётся. Поддерживает мой порыв, срывая с вешалки яркий шарф.
И укутывается в него полностью.
− Ну, если бы я родился девочкой, как бы ты меня назвала? – Хохочет, изображая девчачью походку. И кокетливо плечиком ведёт.
− Инночка, - улыбаюсь. Треплю его по голове, увлекая к кассам. И за покупки расплачиваюсь.
Когда Демид поймёт, что я его обманула, будет уже поздно. И мы далеко уедем.
Туда, где он нас не найдёт.
По крайней мере, первое время.
Ему придётся дать мне развод. Я выбью из него эту подпись. Потому что мешать себя с грязью не позволю.
И быть на вторых ролях – не для меня.
На душе становится легче. Боль в грудине унимается. На лице расцветает улыбка.
И кровь начинает спокойно течь по венам.
Держу ладошку сына в пальцах, ступая на эскалатор. Замираю, ощущая, как земля уходит из-под ног.
И пульс взрывается набатом где-то в горле.
Внизу, прямо под нами, идёт Острогорский. Ведёт носом, как взявшая след ищейка.
И по сторонам оглядывается с подозрением.
− Мама! – Илюша успевает вскрикнуть. Тычет пальцем в мужской силуэт того, которого он всё это время считал отцом.
А я не спешила его разуверять в этом.
Приседаю, запечатывая ладошкой детский вопль. И пятиться назад начинаю.
Демид реагирует.
Оборачивается вокруг своей оси, задирая голову наверх. И со мной взгляд скрещивает.
Нехороший. Какой-то ледяной. Звериный.
Подхватываю сына на руки, начиная подниматься. Бежать по двигающейся лестнице – сомнительное удовольствие.
Да ещё и люди начинают возмущённо шипеть. Злятся, не спеша пропускать наверх.
Толкнуть норовят.
− Женщина, эскалатор едет вниз! – Зудят на ухо, когда я пытаюсь протолкнуться мимо чужих покупок.
Не реагирую.
Слышу только, как Острогорский пускается вдогонку. И пульс заходится в темпе от паники.
− Олеся! Остановись!
− Мама, там папа! – Илья вертится в моих руках как уж на сковородке. Оглядывается назад.
И мужчине приветливо ладошкой машет.
Я же расталкиваю людей, взбираясь по лестнице.
Она предательски ползёт вниз. Делает меня ближе к Острогорскому, отчего под рёбрами всё сжимается от боли.
Нет, я не могу сдаться так легко!
Сжимаю ладони в кулаки, краснея от натуги. И мимо сумок какой-то бабульки проталкиваюсь.
Она одаривает меня парочкой нелицеприятных выражений. Отодвигает в сторону несколько пакетов. Бурчит вслед, норовя толкнуть.