Преданные. Белое с кровью - стр. 16
Поэтому Ника решила выходить хотя бы на улицу в надежде привести голову в порядок и наконец понять, что ей дальше делать.
Двери в холле вели на просторную галерею, опоясывающую замок. Все здесь было выполнено из темного камня, грубого и шершавого на ощупь: гроты и вазоны, колонны, подпирающие балконы верхних этажей, перила, балясины и даже лестницы. Одна вела к дороге до парадных ворот, остальные были рассредоточены по всей длине галереи и спускались в яблоневый сад, усеянный мелкими, звонко журчащими фонтанами с хмурыми статуями волков, коваными лавочками и фонарями с металлическими чашами-розами.
Спрятав голову под капюшоном, Ника бродила по безлюдным дорожкам, скрывалась за деревьями, если замечала кого-то из обслуги или жителей замка, тихо наблюдала за ними и никак не могла отделаться от мысли, что и за ней все время наблюдают из сада или окон, пестрящих пугающими зыбкими тенями.
Девушке полюбилась скамья на задворках сада под раскидистой благоухающей яблоней. Ника часто забиралась на нее с ногами, включала телефон Алекса (каждый раз опасаясь, что батарейка вот-вот сдохнет и отнимет у нее последнее материальное, что связывало ее с Маркелом и тем миром) и слушала треки, под которые они коротали последние ночи в «Форест Холле». Ночи – такие нежные, полные любви и глупых надежд, ужасно далекие, но счастливые. Возможно, самые важные в ее жизни ночи… И Ника цеплялась за эти воспоминания, борясь с приступами паники всякий раз, когда не могла в мельчайших деталях воспроизвести какой-то разговор. Боялась, что существо внутри решит и этой памяти ее лишить, поймает, когда ей будет больнее всего, и заберет, не спросив…
Ника с тоской смотрела на темное небо и считала невидимые звезды. Она бы всё отдала, чтобы вернуться в прошлое и на повторе проживать эти дни, снова и снова, потому что ей ужасно понравилось жить моментом. Понравилось любить монстра. Понравилось побеждать его.
Внезапно ноздрей коснулся сигаретный дым, и Ника вздрогнула, распахнув глаза. Рядом сидел темноволосый мужчина и, под стать ей, смотрел на небо. На лице, изъеденном шрамами, похожими на оспины, играла лукавая улыбка. Клепки на кожаных штанах и куртке отражали свет фонарей, в ушах и носу поблескивал пирсинг. Ника сверлила его взглядом, но мужчина мастерски не обращал на нее внимания, и она быстро решила опустить формальности. Сил изображать негодование или возмущение у нее не было. Ника убрала наушники и, заметив на лавочке между ними пачку сигарет, утащила из нее одну.
– Дадите прикурить?
Незнакомец щелкнул зажигалкой и повернулся к ней. На его шее слева Ника заметила татуировку – розу, составленную из геометрических фигур.
– И где я вас видела?
– На новогоднем балу, вероятно, – хмыкнул он, убирая зажигалку.
Карие глаза лукаво косились на нее, и Ника вспомнила. В прошлом году на балу она подслушала разговор мужчин, в котором все как один осуждали решение оклуса вернуть дочь в Огненную землю, а Илан Домор даже назвал ее мать шлюхой, намекая, что и она такая же, и только этот человек вступился за нее.
– Вспомнили меня?
– Ага. Вы что, мысли читаете?
– Лица. Вы как Домор, наша светлая розочка: мордашка каменная, но, если что озарит, – все на лице, как открытая книга. Вас обоих легко понять.
– Не думала, что у меня с Домором есть хоть что-то общее. На том балу ваш патлатый друг презентовал меня друзьям не в самом выгодном свете, а вы поставили его на место. Спасибо, кстати.