Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина - стр. 40

Мои опасения относительно могущих возникнуть сложностей во взаимоотношениях были напрасными: и между собой все они общались привычно, как равные, может быть, только подчеркнуто уважительно с теми, кто в прошлом носил высокие воинские звания. Я даже слышал иногда обращения штрафников друг к другу по их действительному в прошлом воинскому званию «товарищ подполковник». К своим сегодняшним командирам штрафники обращались строго по-уставному, и чувствовалось в этом стандартном обращении совершенно нестандартное уважение, даже ко мне, еще необстрелянному лейтенанту. Со временем и эта особенность мне стала понятна: ведь от сегодняшнего командира зависит во многом и сама жизнь штрафника. Ведь, в конце концов, он, командир, поведет их в бой, и то, как умело будет управлять своим подразделением, от этого может зависеть и возвращение в офицерский строй.

Личные отношения у меня с подчиненными складывались, вопреки опасениям, неожиданно хорошо. Я как-то сразу почувствовал заботу о себе в том, что командиры отделений, более степенные и солидные бойцы, как-то старались оградить меня на первых порах от принятия самостоятельных решений, да и от любопытствующих подчиненных тоже, то есть помогали мне на первых порах «держать дистанцию». А поскольку наступил период, когда мы стояли в обороне и активных боевых действий пока ни мы, ни противник не вели, мне было удобно постепенно «врастать» в обстановку, понимать непростую ситуацию, складывающуюся в таком необычном батальоне.

Между тем и я сам стал привыкать к боевой обстановке. Научился ходить вдоль окопов, не провоцируя своим ростом вызова огня противника на расположение взвода. Научился различать чириканье и свист летящих мимо пуль, вой или шорох снарядов и мин противника, летящих куда-то или могущих разорваться в опасной близости.

Как-то раз, по вызову того самого подполковника Кудряшова, мне нужно было вечером покинуть окопы и прибыть в штаб. По ходу сообщения я прошел какое-то расстояние, а затем мне предстояло пройти метров 300 по открытому месту. А приближалось время, обычное для немецкого артналета, и я, честно говоря, подумал, не попаду ли под него. И надо же, попал! Буквально не пробежал и нескольких десятков шагов, как загрохотало и эту поляну накрыло несколько разрывов, вздыбивших заснеженную землю серией фонтанов, больше похожих на извержение каких-то мини-вулканов.

Наверное, нет людей, не ощущавших страха на войне. Ощущая, может быть, впервые в жизни, этот всепоглощающий, наверное, даже животный страх оттого, что я один, никого нет рядом и, в случае чего, мне никто не поможет, я бросился на землю, укрытую плотным, утоптанным снегом. А разрывы снарядов или мин немецких не становились реже, и мой страх, казалось, куда-то постепенно забирался внутрь. Единственным моим желанием стало: «Ну, пусть, раз уж суждено, только сразу в меня, а не рядом. Пусть огромная, все раздирающая боль ворвется в меня, но ведь это только на мгновение». Однако именно эта мысль неожиданно успокоила меня, а чувство страха куда-то вовсе девалось, и я решил больше не дожидаться лежа своего конца. Да и, думаю, меня же ждет замкомбата и не подумает ли он, что я где-то прячусь от артналета, как трусливый кролик. Как будто какая-то внутренняя пружина подбросила меня, я вскочил и, не обращая внимания на вздымавшиеся то тут, то там фонтаны взрывов, побежал вперед.