Пожиратели звезд - стр. 7
Датчанин пояснил, что они получили ангажемент в один столичный ночной клуб, «Эль Сеньор», слывший одним из лучших в мире заведений такого типа и часто представлявший новые, оригинальные аттракционы раньше парижского «Лидо» или «Фламинго» в Лас-Вегасе. Проповедник ни разу не бывал ни в «Лидо», ни в одном из злачных мест Лас-Вегаса и был уверен, что и в это кабаре он не пойдет, какова бы ни была его репутация. Тем не менее он вежливо расспросил господина Ольсена о его номере и о странах, в которых тот побывал.
– Вот уже почти год, как мы ездим по миру с турне, а перед этим месяц отдыхали в Копенгагене, – рассказал чревовещатель.
– Да-да, – отозвался хриплым голоском паяц, – и мне все это надоело. Мне не терпится поскорее вернуться к его жене. Хе-хе-хе!
Проповеднику эта шутка показалась неуместной. Паяц же все пялился на него стеклянным взглядом, улыбаясь вечной улыбкой, сиявшей вокруг неизменной сигары. Каждый раз, когда он начинал говорить, улыбка, сигара приходили в движение, надо было признать, что голос с поразительной достоверностью будто на самом деле звучал у него изо рта. Отлично сработано. Доктор Хорват задумался, в чем тут дело – в мастерстве или таланте, но в любом случае работа была виртуозная. Молодой кубинец смотрел на паяца с восхищением и смеялся. Сам он тоже артист, пояснил он на ломаном английском языке. Мистер Ольсен спросил его, не в «Эль Сеньор» ли он едет работать, но молодой человек покачал головой.
– Нет, – ответил он.
– А что у вас за номер? – из чистой вежливости спросил доктор Хорват.
Молодой человек тут же утратил все навыки английского, которые демонстрировал до сих пор. У него особый талант, и у себя дома он довольно известен, но революция Фиделя Кастро положила конец туризму и ночной жизни в Гаване. Один сезон он выступал в Акапулько, а теперь ему предложили ангажемент здесь… Сказав это, он не смог больше произнести ни слова и отвернулся.
Доктор Хорват рассеянно слушал, как чревовещатель рассказывает о своих путешествиях, паяц же тем временем пялился на проповедника с неприятно нахальным видом.
– Сдается мне, что вы тоже артист? – раздался вдруг его голос. – Погодите, ничего не говорите, дайте-ка я сам угадаю. Смею думать, что я неплохой физиономист. И почти всегда по одному виду собрата по цеху угадываю, в каком жанре он работает. Ну-ка, ну-ка…
Проповедник был так возмущен, что не смог сразу ничего возразить. Затем, видя, как чревовещатель задумчиво разглядывает его лицо, вдруг вспомнил слова одного журналиста, которые тот написал после его последнего триумфального крестового похода на Нью-Йорк: «Этот профиль и шевелюра молодого Листа во время импровизации… Доктор Хорват умеет затронуть нужные струны, и мастерство, с которым он это делает, относится скорее к области искусства, чем веры…»
– Вы иллюзионист, – сказал наконец датчанин, – маг, а может, гипнотизер. Думаю, я не ошибся.
Доктор Хорват сглотнул слюну и ответил, что он проповедник. Оле Йенсен повернул голову к хозяину; все его тельце сотрясалось от издевательского смеха, становившегося все громче.
– Вот уж правда, физиономист, – воскликнул он. – Дурак ты, и больше ничего, Агги Ольсен, я всегда тебе это говорил.
Датчанин рассыпался в извинениях. Он никак не ожидал встретить среди пассажиров этой автоколонны пастора и был крайне смущен, но все же позволил себе привести смягчающее его вину обстоятельство: