Поющая сталь - стр. 2
Он стоял, словно вечный страж, безмолвно наблюдая за происходящим, зная, что теперь уже невозможно остановить неизбежное. Его взгляд оставался холодным, но в глубине отражалась тень утраченного, память о былых потерях, отпечатавшихся в самом течении времени. И когда он заговорил, его голос прозвучал так, словно к нему обратилось само время:
– Ты заплатишь за свои ошибки, – произнёс он, обращаясь к невидимому собеседнику, чьи поступки всё ещё дрожали в воздухе, как отголоски тяжёлых шагов судьбы. – Твои наследники уже ступили на этот путь, и я больше не могу вмешиваться. Но помни: они найдут тебя, даже если мир сгорит дотла.
Его слова не были угрозой – они звучали как приговор, как неотвратимая истина, что падёт на голову, подобно дождю после затянувшейся засухи. В воздухе по-прежнему витала песня клинка – таинственный, мерцающий звук, что напоминал о своём присутствии, словно клятва, данная вселенной. Она обещала, что всё завершится лишь тогда, когда каждый долг будет оплачен, а каждое слово исполнено.
Ветер внезапно набрал силу, его порывы становились всё настойчивее, словно древняя буря, пробуждающаяся ото сна. Вихрь из пыли и трав закружился вокруг фигуры на холме, окутывая её, принимая её в свои объятия, словно сама природа признавала её частю этого мира. Но в воздухе появилось нечто иное – напряжение, столь плотное, что его можно было ощутить. Будто сама земля задержала дыхание в преддверии неизбежного, будто весь мир, затаившись, ждал приближения чего-то великого и необратимого.
В этот миг Потоки эфира изменили свой ритм. Те, что были прежде спокойными и размеренными, внезапно затрепетали, будто ощутив приближение чего-то неведомого. Их плавное течение нарушилось: Потоки, привычные, едва различимые, теперь срывались вниз, окутывая воздух и землю, сливаясь в светящийся вихрь. Он клубился и закручивался, словно живое существо, тянущее в себя и свет, и тень.
Вихрь сомкнулся вокруг клинка, но не просто коснулся его – он вбирал в себя саму суть окружающего мира, пробуждая меч. Звук, что прежде был песнопением, изменился: он стал натянутым, беспокойным, срывающимся в стон, в надрывистый крик, в голос, полный тревоги. Казалось, сама душа меча рвалась наружу, неспособная больше удерживать силу, что дремала в нём веками. Это был уже не мелодичный перезвон, а резкий, пронзающий вопль – глухой и яростный, разрывающий пространство, будто предупреждая о грядущем разрушении.
И чем громче отзывался «Поющий» на этот зов, тем сильнее сгущалась тьма.
На горизонте она зашевелилась, почти незаметная, но ощущаемая всеми чувствами. Это движение не было простой игрой теней – оно несло с собой нечто куда более страшное, чем ночь. Тьма, заключённая в самой пустоте, начала расползаться, струясь, как чёрное пламя, жадно пожирающее границы мира. Её присутствие было невидимым для глаз, но ощущалось повсюду: в холодном привкусе в воздухе, в предательском замирании сердца, в дрожи, пробегающей по коже, как неясное, но неотвратимое предчувствие того, что неизведанное вот-вот прикоснётся к самой душе.
И тогда, издалека, с мёртвых звёзд, донёсся звук.
Это не был голос. Не было ни слова, ни мелодии. Лишь нечто иное – зыбкий шёпот, выползший из самого безмолвия, перетекающий через пространство и время. Будто сам мир пытался предостеречь о своём конце.