Потерянная, обретенная - стр. 27

Каким-то хитрым образом я подкручиваю петлю, и она соскакивает, мягко ускользает в глубь тела Луизы, и я наконец-то освобождаю руку. Луиза вопит, раскачиваясь и упираясь лбом в землю, и вдруг ребенок просто вываливается из нее. Это мальчик, насколько я могу судить. Он очень маленький. Он лежит на куске материи и не шевелится. От его живота пуповина все еще уходит в Луизу.

– Ох ты, господи! – стонет у меня за спиной Рене. Кажется, ее тошнит. Только этого не хватало! Но сейчас мне некогда возиться с Рене, даже если она простится со всеми уместившимися в нее пирожными! Я наклоняюсь к ребенку. Он не дышит. Мне страшно взять его в руки, он весь покрыт слизью и похож на сморщенную картофелину, залежавшуюся в погребе. Но я все же беру его, кончиком своего носового платка прочищаю ему рот, дую туда, осторожно нажимаю на ребра. В книге было сказано, что новорожденного надо перевернуть вверх ногами и шлепнуть по спине. Но я не рискую. Я точно уроню этого несчастного торопыгу, с его-то везением! Но все и так разрешается: он начинает пищать, мяукать, точно котенок, и, услышав этот писк, Луиза валится на спину и просит:

– Дай… Дай его мне!

У нее еще не восстановилось дыхание, слезы блестят на глазах, и все-таки она очень красивая. Я заворачиваю ребенка в тряпку и подаю ей. Потом вспоминаю, что у меня есть еще одно дело, поливаю водкой нож папаши Маливуара, который преспокойно храпит на козлах, отрезаю узкую полосу ткани от своего носового платка и перевязываю пуповину. Вдруг Луиза ахает:

Конец ознакомительного фрагмента.