Потерянная, обретенная - стр. 24
– Прошу вас расписаться здесь, мадмуазель, – конторщик протягивает перо и переводит взгляд с меня на Рене и обратно. Рене делает шаг вперед, берет перо и ставит лихую подпись с завитушкой. Деловая часть поездки закончена, теперь у нас есть личное время. Можно погулять по городу и пообедать где-нибудь – сестры разрешили и даже дали немного денег, которые я храню в носовом платке. Папаша Маливуар предлагает прогуляться с ним до кабачка, который держит его кум, но потом призадумывается.
– Оно, пожалуй, молодым девицам не след ходить в такие места. Кум Филипон человек порядочный, спору нет, да только публика у него всякая собирается – и на язык не воздержаны, и руками могут озоровать…
– Не беспокойтесь, дядюшка Маливуар, мы скоротаем часок в каком-нибудь приличном кафе, а потом посмотрим витрины.
– Ну-ну. Только едва пробьет два часа, бегите во весь опор к фабрике. А то брошу вас здесь, и станете вы пением себе на хлеб зарабатывать!
Довольный своей немудрящей шуткой, дядюшка Маливуар удаляется, позвякивая бутылками в корзине.
Рене тянет на себя тяжелую дверь кондитерской.
В обители нам давали на десерт фрукты или пышки с теми же фруктами – по северной традиции яблоко целиком заворачивают в слоеное тесто и так пекут, и это очень вкусно. Но я никогда не пробовала корзиночек с пышной шапкой взбитых сливок, пирожков с земляничным вареньем, покрытых глянцевым кремом макарун, и «кошачьих язычков», пропитанных малагой. Я бы ни за что не вошла в такое место, где повсюду зеркала и позолота, а продавщицы так изящно одеты. И стеснялась бы, и боялась, что не хватит денег. Но Рене держится очень уверенно, заказывает нам по большой чашке шоколада и по два разных пирожных.
– Чтобы можно было пробовать друг у друга, – говорит она мне на ухо, и мы прыскаем от смеха. В обители, если бы мы шептались и хихикали за едой, сестры бы мягко одернули нас: следует испытывать уважение к хлебу насущному. А тут девушка-продавщица тоже улыбается, и посетитель за соседним столиком поднимает чашку кофе, будто салютуя, и белый кролик в витрине с корзинкой, полной шоколадных яиц, одобрительно таращится на нас глазами-пуговицами. Воздушный крем тает на языке, солнце играет в чисто вымытых витринах, теплый ветерок раздувает газовые занавески… Как хорошо! Рене снимает свою шляпку, сдирает с нее целый букет маргариток и прикрепляет скромную синюю ленточку. Теперь она выглядит по последней моде. А моя шляпка и вовсе скромна, так что я – большая щеголиха.
Вдруг в окно мы видим Луизу, и она не одна. С ней парень, одетый, как рабочий, но с претензией на щегольство. Он идет немного впереди девушки, а она спешит за ним, переваливаясь с ноги на ногу, словно утка. Луиза пытается взять парня под руку, но он вырывается. Она что-то говорит ему, у нее на лице багровые пятна, губы дрожат, волосы растрепались. Слов мы не слышим – Луиза произносит их очень тихо. А вот парень не стесняется.
– Да отвяжись ты! – кричит он на всю улицу. – Пристала как пиявка! Сказано тебе, иди к черту! Оставь меня в покое!
В кабачке напротив настежь раскрыты двери, столики выставлены на тротуар. Оттуда слышится свист и крик:
– Ну и грубиян!
– Эй, малышка, не теряйся! Иди сюда, сядь ко мне на коленки да выпей рюмочку!
Луиза некоторое время стоит как вкопанная, а потом поворачивается и медленно идет обратно, понурив голову. Мы с Рене переглядываемся.