Послеждь - стр. 4
…так и есть, вот оно, утро, светает, тлеют угли в камине, меркнет фонарь, мой сын сонно потягивается, поднимает книгу, смотрю, до чего же он похож на меня, а нос вздернутый, как у Эдис…
Спохватываюсь, что он может меня увидеть, он не должен меня увидеть, ведь я уже двадцать лет как мертв. Бесшумно устремляюсь на лестницу и дальше, в сад, подернутый рассветным инеем. Вижу себя и Эдис, нашу первую встречу, вижу врага, вот он, следит за нами из-за розовых кустов, на которых еще сохранились бутоны, высохшие и почерневшие от осени…
Враг оборачивается.
Смотрит на меня.
Я называю его враг, для меня как будто не существует его обычного имени.
Враг прижимает палец к губам, крадется ко мне, на всякий случай снова вынимаю кольт – враг капитулирующе поднимает руки, тут же жестом фокусника вынимает из потайного кармана ключ с головкой в виде знака Меркурия, ключ, за которым я гонялся полжизни. Враг протягивает мне ключ, мне не верится, что он так просто отдает его, тут какой-то подвох…
Беру ключ, все-таки беру ключ, тут же спрашиваю то, что терзает меня уже давно:
– Куинси…
Жабья рожа врага расплывается в улыбке:
– Так ты тоже знаешь?
– Ты сказал мне…
– А-а, отлично… Ну давай… про Куинси поговорим…
Враг повел меня в дом, в дальнюю комнату, в которой никогда ничего не происходило, и в которой никогда никого не было. Он растопил огонь в камине и устроился на уютном диванчике – мне ничего не оставалось кроме как присоединиться к нему.
– Куинси… это режиссер такой, – начал враг.
– А что он…
– Да много что снял… Самое главное, вы мне вот что скажите, он про нас снимал?
– Слушайте… не знаю я…
– Тоже не знаете? Плохо, плохо…
Вспыхиваю:
– Да откуда я вообще могу знать, кто про нас что снимал?
– А плохо, что не знаете… вот так вот живем, не думаем, а тут нате вам…
…он не договаривает, запрокидывает голову, складывается в какую-то немыслимую дугу, бросаюсь к нему, что случилось, отравился, или как, нет, тут другое что-то, весь мир закручивается в бешеную спираль, давится сам собой, умирает.
В этой реальности у меня длинные волосы, никак не могу привыкнуть. А Эдис смуглая, вот это я режиссеру вообще никогда не прощу, что он сделал Эдис смуглой.
– А мы где-то встречались? – спрашивает Эдис.
– Не знаю… может, в прошлой жизни.
Говорю, как положено, сам краем глаза смотрю за плечо Эдис, где за пожухшими розовыми кустами прячется враг. Переглядываемся с врагом, он подмигивает мне, зачем-то снова показывает ключ, хотя даром мне этот ключ теперь не нужен.
Этот мир еще не рушится на части. Еще нет. Но скоро. Я это чувствую, я уже научился чувствовать, когда реальность доживает свои последние дни, когда к очередному нашему фильму подбирается что-то… что-то… что разорвет его на части.
Айзек.
Маскелайн.
Валентайн.
Хью Чонг.
Еще раз прокручиваю в памяти список режиссеров, бравшихся за наши судьбы. Одиннадцать режиссеров. Одиннадцать фильмов. Сейчас осталось три, всего три, стараюсь не думать, что будет дальше, когда все три фильма разрушатся в прах.
Прощаюсь с Эдит, как положено по сценарию, дорогу мне тут же перегораживает враг, жабье лицо расплывается в недоброй улыбке:
– Разрешите… на два слова…
Эдит вздрагивает, Эдит не понимает, как, почему, зачем, этого не должно случиться сейчас, это должно быть через три месяца, когда мы застрелим друг друга.