Послезавтра летом - стр. 2
– С Новым годом, Лен. Сто лет тебя не слышала. – Мария обрадовалась школьной подруге Владимировой и попыталась улыбнуться. – Где номер взяла?
– На «Авито» нашла. Давай-ка, запоминай, а лучше записывай. Психолог – почти врач, поэтому воспринимай как рецепт. Первое: выспаться и отдохнуть. Второе: молчать и лечить горло. Третье: в первую субботу февраля быть в школе. Двадцать пять лет выпуска отмечать. Пора тебе появиться в родной гавани, хватит бегать от нас. Попробуй только снова откосить, – Владимирова никогда не отличалась деликатностью.
– Лен… – попыталась возразить Маша.
– Не ленкай мне. Ты взрослая девочка, а нормальные взрослые идут навстречу своему страху. Вот и топай. Поняла меня?
– Поняла. Приняла, – прошептала Маша, глотая очередного ежа-садиста.
– Ничего не слышу! Маш, не забудь, – орала Лена в трубку, – через неделю брякну. Номер не меняй. И перестань ходить на работу! Хоть дня два! Поспи. Не слышу ничего… Отбой.
На экране мобильника обновилась заставка: розовые креветки, с салатом сыром и еще какой-то фигнёй. Маша тупо уставилась в экран:
– Двадцать пять лет… Ну и дрянь показывают… Двадцать пять лет? Есть хочу, как из ружья.
Креветки победили. Зависли в Машиной голове, заняла весь объём оперативной памяти, вытеснив всё остальное.
– Ну и вонь от вас, гады морские, даже через экран. Ни за что бы есть не стала.
Салон заволокло химической гарью, смешавшейся с табачным дымом. Она забивалась в нос, лезла в глаза, в истерзанное горло. Маша закашлялась, попыталась расстегнуть белый меховой воротничок-стойку. И тут обнаружила зажатый в пальцах сигаретный фильтр с зелёной ментоловой змейкой, хвост которой наполовину оплавился и источал ядовитый запах: «Почему у этой змеи яд начинается с хвоста?»
Маша распахнула дверь, выскочила из машины, подавилась ночным морозным воздухом, снова закашлялась и, наконец, пришла в себя.
Будто паузу отжали: внешний мир ворвался в опустошенную новым годом и креветками голову. Мысли привычно закувыркались, сталкивались, перемешивались, разбегались в разные стороны и вновь собирались в беспорядочную кучу. Пока одна из них не вырвалась вперед и не замигала красными буквами сработавшей аварийной сигнализации: «Вечер встречи выпускников».
Маша сжалась, уменьшилась вдвое, хотя, куда уж меньше – и так из-за руля еле видно.
Вечер. Встречи. Выпускников.
Надо было завести промёрзшую машину. Маша опустилась на водительское место, сняла нелепую снегурью шапку, что с утра сдавливала голову, бросила на заднее сиденье. Нежно провела рукой по богатой косе, погладила и с силой дернула. Невидимки, скреплявшие чужие и Машины чуть волнистые волосы, разлетелись по салону в разные стороны, попадали на пол, а одна больно оцарапала щёку. Пшеничная красота когда-то была гордостью неизвестной женщины, а сейчас использованной мочалкой повисла, зажатая в решительном кулаке.
– Не пойду я больше в Снегурки. А на встречу поеду. Действительно, сколько можно бегать?
Маша повернула ключ зажигания, осторожно тронулась. На ходу опустила водительское стекло, вытянула руку с косой на улицу, прибавила газа и с наслаждением разжала пальцы.
И на душе, и на голове стало легче.
ЛАВРЕНТЬЕВ
Сёстры были очень похожи друг на друга: ясноглазые блондинки, высокие, обе растерянные. Но еще больше каждая из них походила на мать, которая лежала в гробу.