Последняя шутка Наполеона - стр. 32
– Про Димку – да. Он стал вором. Его поймали и посадили. Через пять лет он вышел и снова сел.
– До сих пор сидит?
– Я не знаю. Возможно, умер. Он был болезненный.
– Интересно! А он на чём специализировался?
Рита вдруг повернула голову к собеседнице и открыла глаза.
– Наталья, давай условимся: это был последний вопрос о нём. На квартирах.
– А что там было, на том надгробии-то? – вступил в разговор Матвей. Рита улыбнулась.
– Этого я сказать не могу.
– Почему не можешь?
– Да потому, что хочу забыть. А если я буду это произносить, то вряд ли забуду. Я ни за что бы не рассказала эту историю, если бы не Наташа. Ты видел сам – впилась, как пиявка.
– Тебе сейчас тридцать пять?
– На прошлой неделе стукнуло.
– Ты ничем таким не болеешь?
– Да так, слегка, – произнесла Рита, поколебавшись, – почка побаливает. Она у меня одна.
– Матвея интересуют другого рода болезни, – шёпотом проорала Наташа, склонившись к Рите и в виде рупора приложив ладони ко рту, – он презервативы забыл купить!
– Так стало быть, ты ему предъявляла справку от венеролога?
– Нет, конечно! Я его изнасиловала,как ты двадцать лет назад этого несчастного Диму. Шучу, шучу! Между нами не было ничего. Мне, по крайней мере, так показалось.
Под издевательское хихиканье Матвей встал, давая этим понять, что некоторым длинный язык дан отнюдь не для разговоров, и подошёл к окну. Сдвинул занавеску, висевшую на струне. За окном росла старая, развесистая рябина, отягощённая гроздъями. Ранним утром деревня казалась вымершей. Перед самым рассветом ветер понагнал облаков, так что было пасмурно.
– Здесь совсем колхозников не осталось? – спросил Матвей, глядя на пустую дорогу между домами, в которых трудно было представить тех, кого описала Рита в своём рассказе.
– Почти, – сказала последняя, – все – на кладбище.
– Но оно совсем небольшое. Может быть, здесь ещё одно есть поблизости?
– Третье, – вновь подала писклявый голос Наташа, – но только я о нём уже не желаю слушать. Это какое-то некрофильство! Я хочу спать. Где мне лечь?
– Где хочешь, там и ложись, – ответила Рита, – Матвей, так ты отвезёшь меня с яблоками в Москву?
Матвей дал согласие, но потребовал два часа спокойного сна – именно спокойного, без кошмаров, что достижимо лишь при условии, если злобную и писклявую тварь где-нибудь запрут. Наташа устало произнесла, что делать ей больше нечего, кроме как кошмарить какого-то идиота, однако Рита её решительно положила рядом с собой, заверив Матвея, что он вполне может спать спокойно в любой из двух других комнат.
– Пусть спит со Сфинксом, – пробормотала Наташа, укрывшись краешком одеяла, – может быть, Сфинкс ему объяснит, зачем нужен член.
Матвей спать не лёг. Он спустился в сад, присел там на лавку около вишни и закурил, продолжая сравнивать то, что было вокруг, с картиной, которую незатейливыми штрихами нарисовала Рита. Только лишь рама осталась от той картины. Никто уже не пасёт, не косит, не безобразничает ночами, не поёт песен, не поздравляет соседей с праздниками. Здесь смерть наглядно продемонстрировала своё бессмертие и свои права на него. Ведь, как ни крути, смерть делает всех лучше. Вряд ли дядя Володя на фотографии, прикреплённой к надгробию,улыбается,обнажая скверные зубы. И вряд ли Танька смотрит с наглым прищуром. Наверняка ангелочек. Матвей задумался. Отзвук юности – он откуда? Из жизни или из смерти? Если из смерти, то не поможет ли смерть усилить его?