Последняя почка Наполеона - стр. 7
– Тебя там знают?
– Нет, я ни разу там не была. И даже, по-моему, не звонила туда ни разу.
– Отлично! Я позвоню сама. Дай мне бланк заказа.
Сделав звонок заказчику, на который тот, естественно, не ответил, Вера связалась с колл-центром фармацевтической фирмы, благо что номер был напечатан на бланке.
– Здравствуйте. Говорит курьер. Заказ номер 3317 не доставлен, так как заказчик не открыл дверь и на связь не вышел. Нет, я еду домой. Спасибо. Спокойной ночи.
Убрав мобильник и бланк, Танечка закрыла лицо руками. Она не плакала. Ей хотелось просто сидеть – ничего не видя, не слыша, и ни о чем не думая. Но скрипачка, сбегав куда-то и чем-то там погремев, совала ей что-то.
– Выпей! Ты обязательно должна выпить.
Радиожурналистка нехотя опустила руки. Ей предлагали бокал вина, она его осушила, и ей в лицо ударила кровь.
– Ой, как хорошо! А можно еще?
– Да, можно. Только давай на кухню пройдем. Тебе придется снять обувь, я утром мыла полы.
Танечка сняла и пальто. Кухня оказалась просторной, но бедновато обставленной. Сев к окну, в которое ветер бился как дикий зверь о прутья решетки, корреспондентка бросила взгляд в темноту двора, остро ощутив ответный пристальный взгляд. Затем – на скрипачку. Та, стоя перед столом, заставленным чашками, наполняла бокал вином. На ней были джинсы, свитер и вязаные носки. Рука ее не дрожала. Она не стала пить с гостьей. Осведомилась, не хочет ли та поужинать. Торопливо опорожнив бокал, Таня прошептала:
– Спасибо, нет.
– А вот я ужасно голодная! Пей еще, если хочешь. Я чуть-чуть выпью, когда немножко поем.
Открыв холодильник, Вера достала эмалированную кастрюлю, и, водрузив ее на плиту, зажгла под ней газ. По кухне растекся запах борща. На другой конфорке скрипачка стала варить пельмени.
– Ты мне когда-нибудь объяснишь, что произошло? – пристала к ней Таня, выпив третий бокал.
Скрипачка стояла к гостье спиной, помешивая пельмени.
– Произошло убийство.
– Это я знаю!
– А что еще ты хочешь узнать?
– Твою мать! Во-первых, откуда у тебя ключ? Во-вторых, откуда спокойствие? В-третьих, ты ожидала, что он умрет, не зная о том, что он чем-то болен! И, наконец, в-четвертых: я ведь тебе – никто! Почему ты вдруг решила меня спасти?
– Потому, что ты – ни при чем, – ответила Вера, половником наливая в тарелку борщ. – Полгода назад Владимир Евгеньевич дал мне ключ от своей квартиры, сказав, что с ним может произойти несчастье, а у него никого нет ближе меня. Ты только не думай, что у нас были какие-то отношения, кроме чисто соседских! Мне – двадцать девять, ему – семьдесят четыре. Просто он был совсем одиноким, а мы с ним время от времени пили чай.
– А он объяснил, какое несчастье может случиться?
– Да это было понятно без объяснения! Я ему говорила тысячу раз: "Не связывайтесь вы, Владимир Евгеньевич, с этими наркоманами! Ведь они вас убьют!" А он мне: "Плевать! Я правды добьюсь! Устроили здесь притон!"
Поставив на стол тарелку, Верка взяла из шкафчика ложку, из хлебницы – кусок белого, и, усевшись, начала есть. Танечка, терзаясь мыслью о том, что за двумя стенами плавает в луже крови обезображенный труп, следила за ней не без отвращения.
– С наркоманами? Ты о чем, вообще, говоришь?
– Да я говорю о том, что женщина-инвалид из шестой квартиры распространяет наркотики! К ней сюда таскается шваль со всего района. Бабу эту крышует и мафия, и менты. Владимир Евгеньевич писал жалобы, призывал жильцов поднять шум. Как-то раз бандиты ему сказали: "Ты, типа, не суй свой нос в чужие дела, не то мы его отрежем!" Это было заявлено при свидетелях.