Последняя почка Наполеона - стр. 13
– За один день протираются, – проворчала Таня, сделав глоток из банки. – Пешком хожу знаешь сколько?
– А ты нормальная?
– В смысле?
– Ты для чего окончила МГУ? Чтоб ходить пешком?
– А ты для чего МГУ окончила? Чтоб мороженых кур совать себе в одно место? И получать от ментов резиновыми дубинками по другому?
Ленька поднялся.
– Пойдем, Серега, покурим! Девочкам нужно срочно расквасить друг другу морды. Мы им мешаем.
Серега не возражал. Поглядев им вслед, Настя Толоконникова опять обратилась с вопросом к Тане:
– Скажи мне, рыжая задница, она пиво пьет?
– Кто?
– Скрипачка твоя.
– Спроси об этом ее.
– Я спрашиваю тебя, потому что ты это знаешь лучше! Ведь ты всегда все знаешь лучше других. Тебе объясняли миллион раз, что акционизм – это самый древний и самый зрелищный вид искусства! А ты опять за свое?
– Есть одна проблема, – сказала Таня, зевая. – Древний акционизм был понятен всем. А ты этой курицей между ног кому раскрыла глаза?
– Да ты чушь несешь! Коперник при жизни многим раскрыл глаза? Прошло двести лет, прежде чем глаза стали раскрываться!
– Опять проблема. То, с чем ты борешься, даже без твоей мороженой курицы двести лет не протянет – в отличие от той лжи, которую опроверг Коперник. Если ты хочешь стать победителем этой подлости – бей наотмашь, чтоб у всех искры из глаз посыпались и зубы повылетали! Сразу! У всех! Причем здесь сраная курица?
– Подлость вечна, – не согласилась Маша Шалехина, – и когда-нибудь, через двести лет или раньше, сраная курица ее клюнет.
– А толку что? Если она – вечна?
– Приехали, твою мать! – хохотнула Настя. Вмиг посерьезнела. – Нет, моя дорогая, тут ты меня уже не запутаешь. Состояние обреченности – это идеальное состояние. Только тот свободен, кто движется в никуда. Это совпадает с концепцией Кастанеды.
– Банальность! – взвизгнула Таня, – ты говоришь мне об обреченности стать скотиной! Нельзя идти в никуда, не отключив мозг!
Верка попыталась пресечь нелепый конфликт.
– Да, я пиво пью, – напомнила она о себе, – и дайте мне чипсов.
Ей дали то, что она просила. Страсти утихли. Она решила развить успех.
– Я, кажется, всех вас знаю по именам. В интернете видела. Вы с этими двумя мальчиками – арт-группа "Хана", – а без них – панк группа "Бунтующие малышки!" Но вы, по-моему, собрались не в полном составе. Вас ведь человек сорок?
– Больше их, больше, – сказала Таня, до крайней степени раздраженная неуместным упоминанием Кастанеды. – Лучше бы эти суки взяли себе в сторонники Шопенгауэра, ей-богу!
– Она права, – внезапно заговорила самая молчаливая из подруг, мотнув головой на Таню. – У нас – беда с креативностью. Вот у Леньки – нормально, с синим ведром на башке по машинам бегает! А у Петьки Павленского – вообще зашибись: "Зашил себе рот, обмотался колючей проволокой, и что хотите с ним делайте – хоть сажайте, хоть бейте, хоть убивайте! Чем ты его напугаешь, если он сам зашил себе рот и колючей проволокой обмотался? А у нас – что? Вообще ничего! Нам необходим креативный ход.
– Если тебе есть что сказать, а пиплу есть что услышать, тебя услышат, – заверила Катю Маша. – Проблема в том, что никто не хочет ничего слышать. Люди – под наркотой. Под идеологической наркотой! Машина по производству дебилов работает безотказно.
– А вам не кажется, что в дебилах надо пробуждать чувство стыда за то, что они – дебилы? – спросила Таня. Панкрокерши на нее взглянули недоуменно.