Последний свидетель - стр. 1

Туман за окном был густым, как молоко в детстве. Помню, как бабушка наливала его в синюю кружку, и оно казалось живым, тёплым. Но этот туман был совсем другим – холодным и безжизненным.

Он полз по асфальту, обвивал машину, словно хотел утащить меня в бездну.

«Тихозёрск – 3 км». Указатель вынырнул из белёсой пелены и тут же растворился. Навигатор молчал уже полчаса – здесь, на краю света, даже спутники не работали. Или, может быть, это я подсознательно не хотел, чтобы меня кто-то нашёл.

Радио шипело помехами. Я выключил его, и в тишине сразу услышал её: «Паша, притормози. Ты же знаешь, что я не люблю, когда ты гонишь».

Нога сама нажала на тормоз. Чёрт. Полгода прошло, а я всё ещё разговариваю с призраками.

Туман вдруг расступился – резко, будто кто-то дёрнул за верёвку. И я увидел его.

Тихозёрск. Городок прилепился к скале, словно зловещий нарост. Дома лепились друг к другу, крыши были покрыты черепицей цвета старой крови. Колокольня торчала, как палец мертвеца, указывая в небо. Улицы извивались змеями, уводя взгляд к озеру, которое отсюда казалось не просто чёрным зеркалом, а зияющей бездной.

Я остановился на обочине и вышел из машины. Воздух ударил в лицо – солёный, густой, с привкусом гнили. Я дышал и чувствовал, как что-то сжималось в груди. Не сердце. Что-то другое, чужеродное, поселилось в том месте, где раньше билось оно.

Руки дрожали – не от холода, от внутреннего напряжения.

– Зачем я сюда приехал? – спросил я себя вслух.

Ответа не было. Был только шум волн внизу, под скалами. Монотонный, как писк монитора в больничной палате.

Ветер хлестал по лицу, как мокрая тряпка, пробирался под воротник куртки ледяными пальцами. В его завывании слышались голоса – шёпот, цеплявшийся за сознание, как рыболовный крючок за губу. Я вслушивался, хотя знал: это всего лишь звук воздуха, продувающего щели между камнями.

«Это место особенное», – сказала бы Ира, поёживаясь, как делала всегда, когда чувствовала нечто зловещее. Она чувствовала такие вещи кожей.

Входила в старые дома, замирала посреди комнаты, закрывала глаза и, слегка запрокинув голову, шептала: «Здесь осталась душа прошлых хозяев».

Верила в приметы, в то, что мёртвые оставляют следы в воздухе.

Я достал фотографию – мятую, истрёпанную от прикосновений. Дом на краю утёса: двухэтажный, из чёрного камня, с окнами, узкими, как бойницы. Я его никогда не видел вживую. Купил, будто в забытьи.

После смерти Ирины, после трёх месяцев, проведённых у окна, когда я просто сидел и смотрел, как день за днём гаснет свет, как гасну я сам… Похороны прошли как в тумане. Я не помнил ни лиц, ни слов утешения.

Врачи говорили, что это посттравматический синдром, шок от горя. В этом доме я надеялся найти покой.

– Первый раз в наших краях?

Голос скрипучий, как старая колодезная цепь. Я обернулся – рядом стоял старик с лицом, изъеденным солью и ветром. Куртка рыбака, пропитанная запахом ила и табака. Кепка надвинута на глаза, но взгляд пронзительный, словно бурав, ввинчивался в меня.

– Да, – ответил я, и голос прозвучал чужим. – Я купил дом. На утёсе.

В глазах старика что-то дрогнуло. Не удивление… или, может быть, удивление, смешанное с чем-то еще, с тенью старого воспоминания.

– Дом капитана Вершинина, – произнёс он. Это было не вопросом, а утверждением.

– Возможно, – пожал плечами я. – Сделка шла через агентство.

Старик кивнул, будто подтверждая что-то самому себе. Ветер усилился, и я почувствовал запах – не застойной воды, а чего-то гниющего, сладковатого. Как цветы на кладбище.

– Что заставило вас приехать в Тихозёрск? – спросил он.

Я отвёл взгляд и посмотрел на озеро. Вода была цвета старого олова, покрытая рябью. Хотел сказать правду: что проснулся в три утра с ощущением, будто задыхаюсь в собственной квартире; что объявление о доме всплыло в интернете само, хотя я ничего не искал; что купил его, как покупают билет на последний поезд.

– Хочу начать всё сначала, – произнёс я наконец.

Старик кивнул. Медленно, понимающе.

– Тихозерск умеет исцелять раны, – сказал он, и улыбка скользнула по его губам. – Некоторые воспоминания не стираются временем. Они лишь уходят глубже, как заноза под кожей, и ждут своего часа.

Я хотел переспросить, что это значит – про раны, которые не хотят исцеляться, – но старик уже коснулся козырька кепки двумя пальцами, как моряки в старых фильмах, и зашагал вниз по тропинке. Его фигура растворилась в тумане за считаные секунды.

Машина ударила запахом искусственной кожи. Я сел за руль, повернул ключ. Двигатель завёлся с натугой. Дорога впереди петляла, исчезая в белёсой пелене. Я включил фары – два жёлтых глаза, пытающихся прорезать непроглядность.

Я положил ладонь на руль. Кожа прилипла к пластику – руки вспотели, хотя в машине было прохладно.

– Я скучаю по тебе. – Слова, как морозный пар, вырвались из груди. Я почувствовал, как что-то сжимается внутри – тугой узел из вины, тоски и злости. На неё. На себя. На весь мир, который продолжал вращаться, когда должен был остановиться.