Последний год - стр. 51
Краевский прочитал последнюю фразу, дав всю волю возмущению, и брезгливо отложил «Молву».
Одоевский взял журнал и рассматривал его с опаской и недоумением. Такой дерзости он никак не ожидал.
– Дожили, Андрей Александрович, – сказал он. – Господин Белинский, может быть, и очень известный в своем тесном круге, ныне диктует свою волю – и кому? – Пушкину!
– А кто такой Белинский? – словно размышляя вслух, продолжал Краевский. – Если подчинить его должному направлению, уверяю вас, будет полезен добропорядочному журналу.
– Не знал, Андрей Александрович, что можете вы быть таким фантазером.
– Да какая же тут фантазия? – уверенно отвечал Андрей Александрович. – Надобно быть политиком, Владимир Федорович.
Владимир Федорович продолжал шагать по своему просторному кабинету. Ходил твердо, как человек, определивший свой путь.
– Настало время, – начал он, – говорить с Пушкиным. Жуковский первый будет с нами. Не говорю о Вяземском… Если же не согласится с нами Александр Сергеевич, тогда, как это ни печально, будем думать об издании собственного журнала. Хорошо помню и ваши, Андрей Александрович, как всегда, дельные соображения на этот счет.
– Должен только напомнить, – поспешно предупредил Краевский, – вы обещали мне, Владимир Федорович, держать в строгом секрете мои предположения, сделанные отнюдь не во вред и не в ущерб Пушкину…
– Помню, очень хорошо помню свои обещания и выполню их, пока тайное по нашей воле не станет явным. Время приспело.
Владимир Федорович сел за письменный стол и положил перед собой лист бумаги.
– Нуте-с, – он ободряюще глянул на Краевского, – попробуем в продолжение нашей беседы кратко положить на бумагу соображения о мерах, необходимых для спасения «Современника». Слушаю вас, многоуважаемый Андрей Александрович.
Андрей Александрович откашлялся. Начал говорить без всякой поспешности, округло и уверенно:
– Полагал бы взять за основание следующие пункты…
Глава двадцатая
Наталье Николаевне не хочется вспоминать, а воспоминания никуда не уходят. Она так ясно видит перед собой барона Дантеса-Геккерена…
А все началось с того, что шальная Коко неведомо зачем уехала в город. Останься бы Коко на даче – и Наталье Николаевне, конечно, не пришлось бы совершать обычную прогулку по каменноостровскому парку в одиночестве. Ведь Коко не спускает с нее глаз…
Но именно на этой прогулке произошла встреча с бароном. Правда, если признаваться до конца, то, может быть, эта встреча и не была совсем неожиданной… При чем же тогда Коко? Разве Наталья Николаевна уговаривала ее не ездить в город?
А барон с первых же слов стал умолять ее в ближайшее воскресенье посетить в Царском Селе тетушку Екатерину Ивановну. Тетушка будет так счастлива!.. Он говорил с таким воодушевлением, будто всю жизнь только и заботился об удовольствиях престарелой фрейлины Загряжской. Он просил еще Наталью Николаевну выехать в Царское как можно раньше и тут же выдал себя с головой: ему рано придется покинуть Царское из-за дежурства в полку.
Наталья Николаевна невольно улыбнулась этой хитрости. Но Дантес повторял и повторял: «В воскресенье… в Царском… с утра…»
Наталья Николаевна, чтобы прервать эту сцену, поднялась со скамьи и, конечно, ничего не обещала. Зачем ей ехать в Царское непременно в воскресенье да еще в такую рань? Ведь тетушка обязательно поедет к обедне… Наталья Николаевна неожиданно для себя вдруг смешалась. Но Дантес не опустил глаз.