Последние станут первыми - стр. 6
– Никаких документов она не подписывала?
– Не разбирался ещё, не до того было. Лёне она таблетки не давала, это точно. Мы вот с Андреем позавчера приехали, а он совсем никакой. Вечером чуть с балкона не спрыгнул, вовремя уследили. Повязали его вдвоём и сюда.
– Дома Лёня что делал?
– В шкафу прятался. Сидит, зажимает уши руками и бормочет. Потом стал стонать – всё громче и громче. Ну, и рванул на балкон…
Меня захлестнули жалость и злость. Бедняга Лёня, столько времени проживший в смертном страхе. И эта старая дурында… Ой, не суди строго, одернула я себя. Годами жить рядом с душевнобольным – тяжкий крест, и не всякая психика это выдержит. Что за «Храм Сиона»? Чем они там обработали старуху? Натравлю на них Киру Андреевну, полетят клочки по закоулочкам…
– Понятно. Участковому психиатру информацию я доведу. А вы скажите матери, чтобы пришла к ней на приём. В четверг Кира Андреевна принимает до шести.
– А вы когда сменяетесь? – неожиданно спросил тот, кого звали Андреем.
– Завтра в два, – автоматически ответила я. Тут в дверь позвонили, и мне стало не до них – и не до того, чтобы обдумывать, почему были сказаны эти слова.
Андрей ждал меня на остановке, и до ближайшего автобуса мы успели поговорить – немного, но о многом. Три дня он встречал меня с работы, а на четвертый проводил на работу – после ночи, которую мы провели не сомкнув глаз и не отрываясь друг от друга. Потом перевёз ко мне вещи: спортивную сумку и небольшой чемодан. И началась жизнь, которой мы планировали жить всегда. А прожили чуть больше двух лет – лучших в моей жизни.
– Это всё Толик. Заладил: айда к нам, с та-а-акой девушкой познакомлю… Ну, вернулись из командировки и полетели. Тут у Лёни крыша съехала. А дальше ты знаешь.
– И что?
– Толик звонил вчера. Говорит: ну что, знакомиться будешь? Спасибо, говорю, ты уже познакомил.
– Не жалеешь?
– Сама же знаешь. Лучше иди сюда…
«Оперу всюду мерещится киллер, киллер во всяком видит мишень…» Каждый видит своё. Я вижу своих больных, автоматически оцениваю их состояние и прикидываю, чего от них можно ожидать. Меня зачастую не видят, а увидев, не здороваются. Это в порядке вещей. В хорошие дни словно обостряются зрение и слух, а голова работает куда четче и быстрее, оценивая, сопоставляя и взвешивая. В лучшие дни я становлюсь зеркалом. Наблюдая и слыша, утрачиваю ощущение себя, и тогда понимание ситуации возникает мгновенно. Я не успеваю отследить, откуда оно берётся, но оно никогда не обманывает.
Сейчас всё говорило: что-то не так! Костя Садовничий был на приёме неделю назад, и ничего не предвещало, что он опять наденет кропотливо сделанные из фольги ордена. Что за черт?
Люди привычно обходили Костю, а он шел, поблескивая созвездием наград, о которых не смел мечтать ни один король в мире – император Рамфоринх XV, Лев Галактики, Повелитель Туманности, Верховный Главнокомандующий Космического флота объединенных Вооруженных Сил систем Альфы Лебедя и Дельты Кита… Вроде бы так, надо освежить в памяти. Хотя Костя в маниакальной фазе был ко мне милостив и благосклонно соглашался на сокращенное титулование «Ваше Всемогущество».
Два месяца после стационара. Вымуштрованная мной Костина мать скрупулезно контролирует приём препаратов. На приеме Костя был вполне адекватен, рассказал, что ищет работу курьера, и его уже пообещали взять на испытательный срок. А сейчас он шествует по улице, бликуя орденами, и излучает спокойное величие – он-то, Костя Садовничий, когда- то учитель физики и астрономии, нещадно травимый собственными учениками, затюканный властной матерью, давным-давно инвалид без переосвидетельствования. Нет сомнения, что сейчас Костя абсолютно счастлив – счастливее многих людей вокруг, и уж, конечно, счастливее меня. Так стоит ли его лечить, в конце концов?