Последние станут первыми - стр. 5

– Хорошо, Верпетровна, спасибо.

Спускаясь со второго этажа, я думала, что «бумажки» – слишком пышное наименование для одной строчки в направлении на МСЭК: «без психических расстройств». Написать «психически здоров» нельзя, поскольку определения психического здоровья нет. Душевные болезни описаны в МКБ- 10 – толстенный том. А душевное здоровье не описывается, хотя вот его живой пример – Антон Гальперин, инвалид-колясочник без малейшей надежды встать на ноги.

Кольчуга будет готова через неделю, пусть через две. До Димкиного дня рождения остаётся хороший запас. В прошлом году я подарила ему арбалет, и счастью его не было предела. Они с Лешкой дотемна пропадали в лесу, стреляя по самодельным мишеням. А потом на пару вкалывали на соседских огородах, чтобы купить второй арбалет – для Лешки. Денег хватило только на детали для сборки, но самоделка мало чем уступала Димкиному «Скауту».

Кольчугу им самим не сделать, но простой кожаный доспех с коваными накладками, – почему бы и нет? А там и с Антоном познакомятся…

Мысли о Димке были спасением от воспоминаний, более живых и ярких, чем окружающая жизнь. Проваливаясь в них, я ощущала, что живу там, в прошлом, пережитом вместе с Андреем, а не сейчас.

Как всё это началось? С дежурства, обычного дежурства в приемном покое. Юра-санитар открыл дверь, в которую позвонили снаружи, и не возвращался слишком долго. А когда вернулся, имел совершенно ошеломленный вид – хотя чему можно удивляться, отработав десять лет в психбольнице?

За Юрой вошла странная троица: двое крепких мужчин вели, почти несли третьего, маленького и тощего. Он был связан по рукам и ногам – так, что мог перемещаться только крохотными шажками. Во рту у него торчала вязаная шапочка, а лицо было залито слезами так, что я еле его узнала. Это был мой больной. Лёню, тихого шизофреника, я выписала месяц назад в удовлетворительном состоянии на попечение матери и участкового психиатра. Что произошло?

На опущенной руке Юры были выставлены два пальца. Это означало: «Набираем 02?» Я качнула головой. Попробуем сами.

– Лёнечка, солнышко, – заворковала я, – что с тобой? Давай шапку вытащим, ладно?

Лёня усиленно закивал, и Юра вытащил обслюнявленную шапку.

– Спасите, доктор, – прохрипел Лёня, – они меня убьют.

– Кто?

– Антейцы! – выдохнул Лёня и заплакал.

Антейцы, гуманоиды с Альфы Кита-V травили и преследовали Лёню двенадцать лет, доведя до второй группы инвалидности. Но последнее обострение было купировано совсем недавно. Я подобрала удачную комбинацию нейролептиков, Лёня быстро вышел из психоза, включался в труд, говоря суконным языком эпикризов. Почему вся моя работа пошла псу под хвост? В Лениных глазах плескалось то же отчаяние, с которым он раз за разом попадал в стационар.

– Мы тебя не отдадим! – твердо сказала я. – Двери у нас крепкие, на окнах решётки – мышь не проскочит. Пойдем в отделение, Лёня? Спрячем тебя, отсидишься, а там видно будет.

– Пойдем-пойдем, – подключился Юра. – И койка твоя в четвертой палате свободна. Ну, пошли скорее.

Леня вцепился в его руку, словно утопающий в спасательный круг. Когда за ними захлопнулась дверь, я обратилась к молчаливым сопровождающим:

– А теперь расскажите, пожалуйста, что произошло. Вы кем ему приходитесь?

– Брат он мне, – зло сказал тот, что был справа, – вернулся из командировки, а тут дома такое творится… Матушку какая-то церковь распропагандировала – «Храм Сиона», что ли. Лекарства, мол, принимать не надо, это всё яд, химия. Они, мол, будут за него молиться на собраниях, и всё будет хорошо. Чем они ей голову задурили, не знаю, но она как зомби стала. Что ей не говори, твердит одно и то же: отец Джозеф сказал то, отец Джозеф сказал сё…