Последние станут первыми - стр. 10
– О, вы ремонт сделали.
– Да, Марик попросил. Гарри Поттер – его кумир. Марик прочел все книги, а сейчас учит английский, чтобы читать их в оригинале – перевод такой плохой, вы знаете. Он хочет вступить в фан-клуб этого актера, я забыла…
– Рэдклиффа.
Каждое её слово отдавалось в голове тревожным набатом. Держи себя в руках, контролируй мимику и интонации. Доброжелательная заинтересованность, сопереживание… Дыхание ровное, уголки губ чуть приподняты, тембр голоса ниже…
– Да-да, конечно! Марик будет с ним переписываться, он отвечает на письма. Только Марик ещё не выбрал, в какой клуб вступить, их много, а он такой общительный…Он так восхищается Рэдклиффом: мальчик всего добился сам, вы знаете, начал сниматься в десять лет, а сейчас уже мультимиллионер и знаменит на весь мир. Марик хочет быть таким же. Вот увидите, он всего добьется.
На подоконнике лежала обложкой вверх раскрытая книга – «Гарри Поттер и философский камень». Хозяйка перехватила мой взгляд.
– Я иногда читаю Марику вслух, когда у него глаза устают. Вот сейчас тоже…
– Добрый день, Марк! – сказала я, подходя к кровати.
Марк был всё такой же: огромная голова с непропорционально большим мозговым черепом, крохотное личико, глядящие в пространство глаза. За свои почти шестнадцать лет он не произнес ни одного осмысленного не то что слова – звука. Не сделал ни одного шага, не поднес ложки ко рту. Памперсы появились не так давно, да и стоят они порядочно. У Марка нет братьев и сестер, потому что мать не может его оставить больше, чем на полчаса. После декретного отпуска она не проработала ни одного дня – и никогда не отдыхала. Все её время поглощает Марк. А уход за таким больным – пожизненная каторга.
Я окликнула Марка по имени, повертела перед его лицом плюшевой собачкой, которая уютно устроилась рядом с подушкой. Никакой реакции. Взгляд темных глаз всё так же устремлен в потолок, а взгляд хозяйки фиксирует каждое мое движение.
– У вас были погремушки, можно мне одну? – обратилась я к ней, всей кожей ощущая нарастающее напряжение.
– Я все выбросила, вот только собачку оставила, на память. Марик вырос из этого, он большой мальчик. Ему уже не игрушки нужны, а девушки. Вы знаете, так хочется внуков! Люблю возиться с малышами, а Марик уже взрослый…
Она смущенно хихикнула, а мне стало страшно. Отрицание очевидного, уход от реальности – тяжелая симптоматика… Но для начала выбраться отсюда.
– Мне пора. Все нужные документы я заполню, через неделю можно будет забрать – вам или мужу.
– Вы знаете, он так хотел с вами увидеться! Но не получилось – дежурство на РЛС.
– Комиссия примерно через месяц.
Она впервые смотрела мне в глаза, и этот взгляд походил на клинок, приставленный к моему горлу.
– Мы решили отказаться от инвалидности. Это унизительно, в конце концов. И так все в глаза улыбаются, а за спиной шепчутся: вот у этой сын – инвалид! Все смеются, все издеваются – все, все! Ну ничего, они ещё увидят… Так что мы откажемся. Деньги смешные, а потом Марику будет трудно найти хорошую работу. У него такие планы, вы знаете!
– Да, деньги смешные, к сожалению. Отказаться можно всегда, это ваше право. До свидания, Марк.
– Я сейчас приду, сы̀ночка.
Мы шли к выходу, и в мои уши потоком лилась её всё ускоряющаяся речь:
– Ничего, скоро, совсем скоро всё изменится, вы знаете, в Евангелии об этом написано, скоро последние станут первыми…