Последнее звено - стр. 30
– Нам, значит, везёт, – хлопнул я его по плечу.
– Почему же везёт? – вновь озадачил меня Алёшка. – Нам-то это не всегда хорошо. Боярин о своей линии заботится, а вот, к примеру, Митяй весной коня боярского не тем зерном накормил, ошибся… травленное взял, посевное. Мыши-то его не едят, да и конь сдох… Надо наказывать, так? Ну и боярин его до Урожайного Дня меди лишил. А Урожайный День ещё нескоро, почти два месяца ждать. Митяй у него в ногах валялся, выпори, мол, шкуру всю спусти, только денег не забирай. Он же медь копит, на подарок, девушке своей, Катерине. Как раз на Урожайный День и собирался дарить. Зеркало заговоренное. А теперь всё… А Катерина, может, решит, что не мила ему, и если Амфилохий ей чего подарит, она ж ним, а не с Митяем гулять станет…
– Весело тут у вас, – я не нашёлся, что и сказать. – Суров, выходит, боярин? Линию, говоришь, блюдёт? Ты можешь толком объяснить, что же это за такая линия, на которой вы все сдвинулись?
– А чего я-то? – насупился мальчишка. – Из меня объясняльщик плохой, ты лучше деда Василия спрашивай, он старый, много знает. А ещё лучше боярина, когда из похода вернётся. Боярин – он такой, порассуждать про Учение любит.
И, подхватив свою опустевшую бадейку, Алёшка направился во двор, к необъятных размеров бочке.
– Ну как, Андрей, обживаешься? – тон у боярина был на редкость благодушный. Ну, понятное дело – вернулся человек из командировки, попарился в бане, вкусно поужинал, принял, видно, на грудь… надо бы, кстати, выяснить, какой у них алкогольный ассортимент… за проведённые тут семнадцать дней ничего крепче кваса мне не доставалось. А ведь наверняка изобилие… настойки всякие, наливки, медовухи… не говоря уж о пиве.
– Да помаленьку, – сдержанно ответил я. – Вроде бы и неплохо тут у вас, да как-то странно. Очень уж отличается от моего мира.
Насчёт мира я высказался не случайно. Пускай начнёт впаривать мне о «преждепамятной хворобе», а там уж разговор можно вырулить на всякие интересные вопросы.
– Да ты садись, – Волков указал на низенькую скамеечку возле стены. – Наработался же за день, ноги, небось, гудят.
Я не преминул воспользоваться приглашением. Не то что бы ноги и впрямь отваливались, но предлагают – бери.
– Я смотрю, разговаривать по-нашему ты уже научился, – заметил боярин. – Лекарь-то опытный, дело своё знает…
– Да лекарь-то ваш при чём? – не выдержал я. – Подумаешь, проблема, язык освоить. Не так уж и отличается от нашего… ну, от языка того мира, откуда я к вам попал.
Я перевёл дыхание, огляделся ещё раз. Боярская горница, куда он вызвал меня для беседы, не поражала роскошью. Комната как комната, ну, ковры на стенах. Тоже невидаль, у нас в московской квартире и помасштабнее висят. А здесь и краски тусклые, и рисунок скучный – орнамент какой-то. На той стене, что у двери – оружие развешано. Сабли какие-то, разной степени кривизны, кинжалы, топорики, нечто вроде булавы, только рукоять почему-то гнутая. Вот и всё великолепие. Зато боярское ложе – обычная лавка, как у нас в людской, застелена только шкурой, не поймёшь, то ли волчья, то ли рысья. В шкурах я как-то не бум-бум. Но лучше бы волчья – с учётом фамилии было бы стильно.
– Лекарь-то очень даже при чём, – возразил боярин. – Он снадобье изготовил, которое во много раз ускоряет постижение языка. Есть в мозгу человеческом такие каналы, по которым мысли движутся. Разные мысли по разным. Вот снадобье и прочистило те из них, которые за восприятие речи ответственны. А иначе ты бы не меньше года понимал с пятого на десятое. Ну и, конечно, практика языковая. Не зря же я к тебе Алёшку приставил. Мальчик не самый усердный и не самый расторопный, но вот болтает без умолку, а это в твоём случае то, что надо.