Последнее слово шамана - стр. 25
«Так кто же мог так сильно хрустнуть веткой? – Михаил сомкнул стволы ружья, тихонечко передвинул скобку предохранителя вперед. – Может, росомаха? А почему бы и нет. Напала на того же оленя, вот он и хрустнул веткой, пытаясь убежать от нее. А может, это волк набросился на зайца. Хотя нет, заяц бы сильно закричал, как испуганный ребенок».
Плотные ветки рябины раздвинулись, одна из них немножко опустилась вниз и раскачивалась. Это Михаил видел хорошо, но только не того, кто это сделал. Всматривался, но ничего не было видно. И тот зверь, видно, увидев томящийся костер, а может, и Михаила, остановился и раздумывал, как поступить дальше.
Дрожащей рукой Михаил приподнял ружье и чуть не выстрелил, увидев, как что-то темное спрыгнуло на землю и тут же запрыгнуло на ветку дерева назад и спряталось в них. Оторопев от испуга, Михаил, открыв рот, немножко привстал, всматриваясь в замершие ветки рябины.
Хруст съедаемого зверька он расслышал хорошо. Это, скорее всего, был соболь или колонок. Именно такой величины было животное, спрыгнувшее на землю. Они шишками не питаются, значит, следили за какой-нибудь мышью, кормящейся на земле.
Стрелять в то место, где приблизительно находилось животное, Михаил не стал, вспомнив слова своего старого наставника Угриновского: «Убивай только то, за чем пришел в лес».
Соболь или колонок ушел тихо, это Михаил понял, увидев несколько раскачивающихся по очереди веток рябины.
«Приятного тебе аппетита!» – вздохнул Степнов и, упершись спиной в стену избы, стал вслушиваться в лес. Ни о чем плохом, о том, что произошло с ним раньше, после аварии, думать не хотелось. Теперь он находится в реабилитационном отпуске и должен научиться произносить эти сложные, плохо выговариваемые слова. Редактор дал ему год. Если Михаил не восстановится, то в августе придет на его место в редакцию выпускник ханты-мансийского журфака.
– Ы-ы-ы-ы, м-м-м-м, с-с-с-с, – стал тихонько распевать буквы Михаил, – л-л-лр, л-л-рыл-л…
Эта песня помогала ему выговаривать буквы лучше и лучше. А сегодня, что его приятно удивило, он выговорил для себя несколько новых слов – это «голаб ведман» и «Вытя», а на самом деле должен был сказать «голубь ведьмин» и «Витя». Но мысленно сказать легко, а вот произнести это слово вслух очень сложно.
– И-и-и-ы-ы-и-и, о-о-о-у-у-уо, с-с-с-с, и-и-и-ис… – Веки становятся тяжелыми, глаза слипаются. – И-и-и-у-у-у-у…
…А соболь снова появился на ветке дерева и наблюдал за Михаилом. Шкурка его лоснится, сверкает в лучах солнца. Нужно добыть его. А он-то почему не боится Михаила… Думает, что он – мышь? А-а-а, он следит за его пальцами и думает, что они какая-то не знакомая для него козявка, и намеревается съесть ее. Давай, давай, соболь, из твоего меха хорошая шкурка на воротник выйдет. Ну-ка, ну-ка, сейчас еще поиграем пальцами, ну, что смотришь, прыгай!
И соболь начинает спускаться, спрыгивая с одной ветки на другую. «Ой, какой он большой! Да с его меха целую шубу сшить можно», – только и успел подумать Михаил, как это огромное животное спрыгнуло на него и принюхалось к нему. А какой у него огромный нос, голова – человеческая? Вся в шерсти, как у медведя, но это не медведь. Кто же это?
А тот смотрит своими глазами человеческими на Михаила, рассматривает его. И хорошо видны его зубы, желтые клыки. Откуда они у человека? Или это не человек, а тот старик, как его Виктор называл? Йипыг-ойка – «старик-филин». Или это сам унху – лесной дух?