После развода. А любит он совсем другую - стр. 10

Они черные, грифель прочно въелся в кожу.

Растерянно обвожу взглядом свою квартиру, которая идеально подходит под описание словом хаос.

Вокруг листы, обрывки газет, рекламные буклеты. Я даже до книг добралась и начала рисовать в них, но вовремя остановила себя.

Все без толку.

Я пыталась повторить рисунок птицы Гордея, нарисовать другую. Еще змею, льва, пальму, какие-то завитки.

Все впустую… три дня бесполезной траты новых карандашей, бумаги и моих и без того потрепанных нервных клеток.

— Оливия, ты, конечно, страдаешь, и все в таком роде, — Майка начинает психовать. — Но сколько можно, скажи мне? Я не трогала тебя больше полугода! Ну хочется тебе пострадать, кто я такая, чтобы мешать? Но ты же выкарабкалась!

Ох, Майка-Майка… знала бы ты, что я не хочу идти в клуб не потому, что планирую страдать.

Мне срочно… критически важно нарисовать еще что-то… Хоть что-нибудь, у чего будет душа.

— Да не хочу я туда, Майка. Время тусовок прошло. Вот пригласила бы ты меня на «Юнону и Авось», я бы с удовольствием сходила!

— Знаешь что? На спектакли мы успеем на пенсии сходить. Значит, так, слушать я ничего не хочу! Завтра вечером жду тебя в «Яме»!

— О боже, — опускаю лицо в ладони и стону. — Еще более пафосного клуба не нашлось?

«Яма» — клуб для привилегированного молодняка нашего города. Залетных там нет, охрана чужаков попросту не пустит.

И кажется, что богатая молодежь должна тусить более сдержанно, — уж кто, как не они, нахавались этого, да?

А вот хрен.

Отрываются так, будто это последний раз в жизни.

В свое оправдание скажу: в клуб я не хочу идти не только по этим причинам — еще и потому, что я в принципе никогда не любила такого рода развлечения.

Ходила в клубы я в основном за компанию с подругами.

Педант Демид предпочитал более благородное времяпрепровождение.

— Ты. Придешь! — чеканит подруга.

Шумно выдыхаю.

— Конечно приду, Майя.

— Вот так бы сразу!

Ладно, схожу, развеюсь. Да и Майя моя подруга еще со школы, поэтому ничего страшного, потерплю.

Оставшийся день я судорожно рисую. Пальцы немеют, карандаши натирают мозоли. Карандаши заканчиваются с катастрофической скоростью, я ничего не успеваю поделать.

Когда рисовать становится попросту не на чем, я лезу в аптечку, достаю картонную коробку с таблетками и разворачиваю ее, пытаюсь рисовать на ней.

— Нет, это вообще финиш… — бормочу себе под нос и отталкиваю от себя коробку, ложусь на пол и рассматриваю потолок. Белый. Чистый.

А может?..

— А вот это вообще клиника!

Резко поднимаюсь и начинаю убирать бумагу.

К сожалению, все это подлежит утилизации, но рука, только начавшая рисовать, не может этого сделать, поэтому я собираю рисунки и запихиваю в большую коробку, ставлю ее на комод.

Минут двадцать я пытаюсь оттереть карандаш с рук и ногтей, но это не так-то просто.

Плюнув, отправляюсь спать, но сон не идет. В голове вертится так много мыслей, что я не могу ухватиться ни за одну. Точно как птицу — не могу поймать.

Сплю плохо, ворочаюсь. В пять утра напряжение заставляет подняться с кровати.

Прямо в пижаме я снова иду рисовать.

В себя прихожу где-то в середине дня оттого, что живот начинает урчать. Я не ела со вчерашнего дня.

Буквально насилу заставляю себя остановить этот хаос. Так и до срыва можно дойти.

Занимаюсь бытовыми делами: иду в магазин за продуктами, готовлю себе обед, потом убираю квартиру.