Портрет Лукреции - стр. 27
В тот судьбоносный день рокотал гром и шел дождь. Ливень не прекращался сутки напролет, капли отбивали стаккато по крыше палаццо. Лукреция выглянула из окна детской: пьяцца лоснилась от воды, мозаичные плиты переливались, подобно змеиной шкуре, желоба давились опавшими листьями. Река Арно вышла из берегов и покрылась илом. София несколько дней назад сказала, что Мария, обычно здоровая и крепкая, слегла в постель с воспалением легких. Воздух сегодня дурной, добавила нянька и принялась обмахиваться, будто ее ладонь могла прогнать злотворные миазмы.
Лукреция сидела в классной, перечерчивала карту Месопотамии и пририсовывала широким океанам гребни волн. Над поверхностью, извиваясь змеей, поднималось морское чудовище. Видна лишь его часть, а сколько еще таится под водой?.. Вдруг раздался шум, протяжный горестный вой, при звуке которого она подняла голову. Поначалу она списала его на собаку: может, поранилась, или ее побили; но вой перешел в однообразное причитание: «Нет, нет, нет, нет!»
Лукреция привстала, выронив штифт. Мама? Изабелла? Крик доносился с нижнего этажа, проникал сквозь стены и потолки.
И снова: «Нет, нет, нет, нет!» А потом рыдания.
Лукреция выбежала из комнаты и перегнулась через перила.
– Мама? – крикнула она.
В ответ – тишина. Хлопнула дверь. Стук стремительных шагов по коридору, шуршание мантии или платья.
– Изабелла! – позвала Лукреция. – Это ты?
Послышались тихие голоса, открылась дверь, и до Лукреции поднялись, подобно клубам дыма, судорожные всхлипывания, а среди них бормотал молитву священник.
– Мама? – хотела крикнуть Лукреция, но из горла вышел только хрип.
Случилось непоправимое, и страшная догадка стиснула ее в своих челюстях. По лестнице с грохотом спускались люди.
– Где его сиятельство? – крикнул кто-то. – Вы его видели? Позовите сюда!
Лукреция замерла, вцепившись в перила. Такой ее и нашла София. Няне пришлось силой оторвать пальцы девочки от резного мрамора и потащить в детскую. Младшеньких заставили встать на колени перед статуей Мадонны; София по обычаю отворила все окна, чтобы душа Марии улетела в рай.
Ворсинки ковра вдавились в кожу. Лукреция, сложив ладони, читала молитву и смотрела не в нарисованные глаза деревянной Мадонны, а в распахнутое окно, за которым лежал город. Мрачное серое небо разбухло от воды. Лукреция вздрогнула. Бедная Мария совсем одна уходит в эту грозную высь… Ее место тут, дома! Лукреции страстно хотелось обернуться и увидеть Марию на пороге: подбородок гордо поднят, руки скрещены на груди; она говорит о ткани свадебного платья и подготовке к танцам. Разве может человек жить, а на следующий день вдруг исчезнуть?
София потянула ее за рукав, напоминая смотреть на Мадонну. В печальном лице статуи читалось всепрощение, а у ног кольцом трепетали огоньки множества свечей. Однако Лукреция не могла оторвать глаз от неба в прямоугольных рамках окон, от волнистой линии птиц среди облаков.
Ничего похожего на душу Марии она не увидела. Ни ветерка, ни движения, ни вспышки света. Только нескончаемый дождь, бьющий тысячами серебряных игл по подоконникам в детской, по полу и зеленоватым окнам, по улицам и домам всего города.
Примерно через месяц после похорон Марии чуткое ушко прижалось к шершавой деревянной перегородке между комнатой и кабинетом великого герцога и услышало следующее: глухие размеренные шаги из одного конца комнаты в другую, скрип пера, сдавленный кашель и совсем близкий шелест дыхания. А затем голос Вителли, советника великого герцога Козимо: