Портрет Дориана Грея. Перевод Алексея Козлова - стр. 3
– Ты меня не понял, Гарри, – тихо ответил художник. – Ну, разумеется, между нами нет ровным счётом никакого сходства! Я это прекрасно вижу! И, видит бог, я бы очень расстроился, окажись хоть чем-то похож на него! Вы жмёте плечами? А меж тем я говорю истинную правду! За любым физическим или умственным совершенством, ковыляя, влачиться неизбежное проклятие, хвост какого-то рока, того самого рока, который на протяжении всей мировой истории норовит сделать подножку любому всесильному властителю. Лучше быть ничтожеством и не слишком отличатся от остальных. Не надо слишком сильно высовываться! Это далеко не всем нравится! Тихони, уроды и хитрые дураки в этом мире всегда остаются с наваром! Как лягущки, они только и умеют, что тихо сидеть в берлоге, изредка квакая и довольным взором высматривая, как делают ставки и рискуют другие. Они спокойны, ибо, не познав побед, не испытывают и горечи поражений. Они живут так, как должны бы жить все мы: беспристрастно, без эмоций, не зная волнений и тревог. Они не могут быть причиной ничьей гибели, и сами не подвержены ей, им не страшны вражьи козни. За твоё превелигированное положение и богатство, Гарри, за мой интеллект, как бы ты не смеялся над ним, за моё мастерство, как бы ни оценивать его, за очарование Дориана Грея – за всё эти презенты богов мы ещё заплатим, и довольно скоро, самыми жестокими страданиями, страшными муками!
– Дориан Грей? Не так ли его зовут? – спросил лорд Генри, не спеша через всю мастерскую подходя к Бэзилю Холлуорду.
– Да, его так звать! Признаюсь, я не хотел называть тебе его имя!
– Отчего же?
– Как бы получше объяснить… Видишь ли, если мне кто-нибудь очень симпатичен, я никогда никому не выдам его имени. Это в некоторм роде то же самое, что отдать его часть чужим. Таинственность манит меня!. Тайна, только она может украсить нашу современную жизнь чудом и тайной. Всякий пустяк лишь тогда становится уникальным, как только скроешь его. Когда я теперь отправляюсь в вояж и покидаю свой дом, я никогда не ставлю своих близких в известность, куда я еду. Если бы я был принуждёнэто сделать, вся радость от путешествия была бы полностью для меня утрачена. Эта привычка смешна, быть может, для кого-то, но она странным образом вносит романтическую человечность в мою жизнь. Почти уверен, что ты всё это посчитаешь несусветной глупостью?
– Вовсе нет! – горячо ответил лорд Генри, – Вовсе нет, дорогой мой друг Бэзил! Ты, похоже, забыл, что я женат, и что единственная ценность брака заключается в том, что он делает жизнь, полную лжи, неизбежной прелестью для двоих. Я никогда не спрашиваю, где моя жена, а жена моя никогда не задаётся вопросом, где её муж, и чем он занимается… Когда жизнь сталкивает нас, а это случается изредка, мы встречаемся, иногда обедаем вместе где-нибудь, или посещаем герцога, и при этом мы травим самые невероятные байки с самыми серьезными физиономиями. Увидел бы ты нас тогда! Моя жена настропалилась и преуспела в этом, в сущности, гораздо больше, чем я. Она никогда не путается в числах, а я всегда что-нибудь напутаю. Но, если ей случается меня приколоть, она никогда не затевает истерик. Порой мне даже хочется, чтобы она разозлилась, но она только потешается надо мной, и всё!
– Меня коробит твоя беспардонная манера расуждать о вашей супружеской жизни, Гарри1 – всплеснул руками Бэзил, останавливаясь у дверей, ведущих в сад, – Я ведь знаю, что ты на самом деле идеальный муж, у которого есть один недостаток, – он слишком скромен, чтобы оповещать всех о своих добродетелях!. Вы странна персона, Гарри! Из ваших уст не доносится ничего высоконравственного, но и сделать что-то безнравственное вы совершенно неспособны! Этот твой цинизм – просто поза, действо напоказ, ничего более!