Порою блажь великая - стр. 84
А рядом на стене, броская в своем одиночестве, больше похожая на уродливое и несоразмерное окно, – темная и массивная медвежья шкура. И что это за племя такое, так в себе замкнувшееся, что лишь бредом во сне отвечает безумию ночи?
Он так и вглядывался в темный омут медвежьей шкуры, будто в черноту ночного окна, силясь прозреть нечто за ним, когда Хэнк вошел в дом…
(Когда я вошел в кухню, папаша уже уплетал ужин за обе щеки. Я сказал ему, что Малыш вернулся домой, а он уставился на меня с открытой жирной пастью, из которой торчало ребро поросенка, будто клык у секача.
– Какой такой малыш? – Его голос рокочет вокруг этой кости. – Какой малыш и к кому домой вернулся?
– Твой сын вернулся в наш дом, – растолковал я ему. – Лиланд Стэнфорд, взрослый, как эта жизнь. Но ты, я так погляжу, и на секунду рандеву с тарелкой прервать не желаешь, да? – Я говорю спокойно, просто сообщаю новость – а то ж Генри и на ровном месте в бутылку полезет. Поворачиваюсь к Джо Бену. – Где Вив, Джоби?
– Думаю, марафет наводит наверху. Они там с Джен…
– Постойте-ка! О чем это ты болтал сейчас, какой такой малыш?
– Да твой, черт побери. Лиланд.
– Да брось заливать! – Он думает, что его разыгрывают. – Никто никуда не вернулся!
– Как знаешь… – Я пожимаю плечами и делаю вид, будто собираюсь сесть за стол. – Мое дело сказать…
– Что? – Он злобно тычет вилкой в стол. – Что за хрень тут творится за моей спиной, хотелось бы знать? Чесслово, я не потерплю…
– Генри, вынь кость изо рта и послушай меня. Если ты хоть на минуту прекратишь напихивать рот, возможно, мне удастся впихнуть тебе хоть что-нибудь в уши. Твой сын Лиланд вернулся домой…
– Где он? Я хочу видеть этого засранца! – Генри взвился.
– Полегче давай, черт возьми. Об этом я тебе и толкую. Поэтому уймись хоть на минуту! А то, не ровен час, сграбастаешь его в рот и зажуешь до смерти, покуда не поймешь, что он – не свиная отбивная. Мне это было бы нежелательно. А теперь слушай. Он уже практически здесь. Но прежде чем он войдет, надо кое-что решить без обиняков. Сядь! – Я положил ему руку на плечо, усадил обратно и сам оседлал стул. – И ради бога, вынь ты эту костяку изо рта! И слушай сюда.)
Ли поворачивает голову, механически. На задворках в земле рьяно роются свиньи, похожие на гигантских переростков личинки медведки. Чуть дальше – сад плюгавых яблонь, предлагающих солнцу свои сморщенные плоды. А за всем этим – неоглядная зеленая завесь леса, сотканная из папоротников, ежевики, сосен и елей, ниспадающая от самых облаков до земли. Декорации – сошли бы разве лишь для какой-нибудь «Девушки с Золотого Запада»[23]. И что за публика до сих пор смотрит такое старье? И что за актеры по-прежнему играют в таких пьесах?
Эта зеленая занавесь когда-то была одной из границ детского мира Ли. Стальная река – другой границей. Две параллельные стены. Мать Ли всеми силами пыталась привить ему то же понимание незыблемости этих оград, каким обладала сама. Он ни в коем случае не должен, твердила она, заходить в этот лес на холмах, а главное – обязан держаться подальше от берега этой реки. Для него эти холмы и эта река – как стены, понятно? Да, мам. Точно? Да. Точно-точно? Да. Холмы и река – это стены. Тогда – ладно. Беги играй… но будь осторожен.
Но как быть с остальными стенами?