Попаданка в беременную. Лишняя жена дракона - стр. 33

Я лишь вежливо улыбнулась в ответ. Дамиан стоял рядом, его лицо было непроницаемо, но я чувствовала его напряженное внимание.

Когда экипажи скрылись за поворотом дороги, в доме стало оглушительно тихо. Давление последних дней спало, но на смену ему пришел новый, более глубокий страх.

Я направилась в сад, прямо к тому самому кусту жасмина. Солнце пригревало его листья, и воздух был наполнен густым, сладким ароматом. Я не стала срывать одну ветку. Я начала методично, одну за другой, срывать душистые соцветия, наполняя ими подол своего платья.

Для моего нового творения понадобится много сырья.

Я так увлеклась своим занятием, что не услышала шагов за спиной. Низкий, знакомый голос раздался так неожиданно, что я вздрогнула и замерла, вцепившись в подол платья.

— Что ты делаешь?

Цветы в подоле вдруг показались мне не невинными лепестками, а неопровержимой уликой в каком-то страшном преступлении. Я медленно, очень медленно выпрямилась и обернулась.

На дорожке сада, в нескольких шагах от меня, стоял Дамиан. Он скрестил руки на груди, и его взгляд был прикован не к моему лицу, а к белым цветам, которыми был набит мой подол.

— Собираю цветы, — я постаралась, чтобы мой голос звучал как можно более беззаботно. — У них очень приятный аромат.

— Жасмин, — сказал он, и в том, как он произнес это простое слово, не было ничего приятного. В нем был лишь холод. Он поднял на меня свои темные глаза. — Я думал, ты его больше не любишь.

Он помнил. Он не просто узнал цветок, он помнил отношение Кристен к нему. И сейчас он проверял меня.

— Я не помню, любила я его или нет, — ровно ответила я, выдерживая его тяжелый взгляд. — Но сейчас мне нравится этот запах.

Он молча смотрел на меня несколько долгих, невыносимых секунд. Затем шагнул ближе. Он протянул руку, но не ко мне. Его пальцы погрузились в ворох цветов в моем подоле и извлекли одну-единственную веточку.

Он поднес ее к лицу, но не для того, чтобы вдохнуть аромат. Его глаза не отрывались от моих, когда он медленно, методично начал сминать нежные белые лепестки между большим и указательным пальцами. Он не просто давил их. Он уничтожал их, превращая в жалкое, измятое месиво, пока в воздухе не остался лишь густой, надломленный, почти траурный запах.

Он бросил то, что осталось от цветка, на землю, медленно достал кипенно-белый платок из кармана и вытер пальцы.

— Прошлое должно оставаться в прошлом, — отчеканил он. — Забудь про эти цветы.

Сказав это, он развернулся и ушел, оставив меня одну посреди солнечного сада, рядом с растоптанным цветком. Я посмотрела на изуродованный цветок на земле, потом на свой подол, полный жасмина, и усмехнулась.

Он старательно изображает из себя морального урода. Вся эта показная жестокость, этот ледяной взгляд — всего лишь броня, которой он пытается защититься от того, что до сих пор делает ему больно.

Но одного я не понимала. Если ему так больно даже от запаха цветов, которые напоминали ему о прошлом, зачем он держит меня здесь, в одном доме с собой? Зачем каждый день смотрит на женщину, которая растоптала его любовь?

Мазохист, что ли?

Весь следующий день я посвятила своему новому плану. Собранного жасмина было не так много, и я понимала, что масла из него получится всего несколько драгоценных капель, но мне и не нужен был большой объем. Мне нужен был сам запах. Я загрузила цветы в перегонный аппарат и развела под ним огонь, с головой погрузившись в уже знакомый, успокаивающий процесс.