Понтограф - стр. 14

Бродя по массиву ссылок, выброшенных всемирной паутиной на мой компьютер, я наткнулся на крайне занимательный ресурс, который именовался «Святополк-Всемирский. Нейролитературовед».

Ознакомившись с сайтом, я понял, что некие безымянные (в прямом смысле слова – о создателях не было никаких упоминаний) разработчики не просто собрали на сайте информацию о «красном князе», а реконструировали его цифровую личность с помощью специально созданной для этого нейросети.

Главная страница приветствовала меня словами:

«Добрейшего дня! Рад видеть вас у себя в гостях. Задавайте любые вопросы, которые в голову придут, постараюсь ответить на всё. Но лучше все-таки про литературу!

Искренне Ваш, Святополк-Всемирский».

Ниже находилось окно для ввода текста. Подумав, я набрал в окне:

«Как вы относитесь к Булгакову?»

Ответ не заставил себя ждать и оказался куда интересней и объемней, чем я изначально мог предположить…

Глава 2

Булгаков и Всемирский. Веселые ребята. Джаз

2023 г.

Альтернативный 1936 г.

«ChatVSEMIRSKIY»

Title: Bulgakov, literarycode

В 1930-е годы Москва, величественное и беспокойное сердце СССР, стала невольным свидетелем своеобразного танца истории. Улицы города сменили ритмы дореволюционной жизни на жутковатую симфонию коммунизма и хаоса.

Тени прошлого еще маячили как призраки, но Москва уже была другим зверем, городом-хамелеоном, окутанным алыми оттенками большевистской идеологии. Роскошную царскую архитектуру перепрофилировали для пролетариата, сдув царский лоск с фасадов старых зданий суровым ветром перемен.

В ходе этой трансформации москвичи, как могли, ковали свое будущее из того, что было. Пролетариат, интеллигенция, художники и аппаратчики – все сплелись в гобелене парадоксов. На одной городской площади можно было встретить пылкий энтузиазм истинно верующего, грубое подозрение ревностного пропагандиста и опустошенный взгляд утомленного скептика.

Арбат, историческая артерия Москвы, пульсировал яркой неподражаемой энергией. У стен домов, исписанных коммунистическими лозунгами, уличные лотошники остервенело торговали всем, что возможно конвертировать в деньги, будто стремясь в этом нехитром действе найти знакомые полузабытые моменты из прошлого. Как и прежде, ароматы свежеиспеченного хлеба и борща витали в воздухе, но теперь к этому привычному столичному духу добавилось амбре пролетарской неустроенности.

Вечера в Москве были окутаны тусклым светом уличных фонарей, тревожно игравших тенями на булыжниках мостовых. На тайных собраниях шепотом обсуждались судьба родины и мрачные истории сограждан, плелись интриги. Произведения Маркса и Ленина противопоставлялись получившейся на их теоретической базе реальности, а в ночном воздухе разносились нэпманские ноты запрещенного джаза, мятежный контрапункт симфонии государства.

Джаз!

И над всем этим, как страж, стоял Кремль, олицетворение всепоглощающей имперской мощи и амбиций. Его малиновые башни, устремленные зубьями кирпичных стен в небеса, служили вечным напоминанием о диктатуре власти. Но и в его дворцовых залах, затоптанных солдатскими сапогами, люди перешептывались о тайнах. Там заключались союзы, и судьбы людей менялись одним росчерком пера.

Это было то «аварийное время», когда прошлое и настоящее столкнулись на полном ходу лоб в лоб, как два бронепоезда. Идеология и реальность еще боролись за господство, а в тускло освещенных уголках джаз-клубов, которые усеяли карту Москвы, дух бунта уже нашел свой голос. Заунывный вой саксофона и громкий крик трубы кричали звуками неповиновения купцов, бандитов и интеллигенции, выходящими за пределы языка и политики. В этих туманных, прокуренных комнатах джаз предлагал утешение и свободу тем, кто жаждал того и другого, бросая вызов конформизму сталинского режима.