Помещик. Том 4. Сотник - стр. 12
Андрей посмотрел на них и мысленно поморщился.
Связываться с ними не хотелось. Ведь они были конкурентами гостей торговых из Новгорода, с которыми парень уже вёл дела. Это с одной стороны. А с другой – торговые возможности Новгорода к 1554 году были в немалой степени ослаблены. Дело в том, что в 1494 году закрывался Новгородский двор Ганзы. Его, конечно, открыли вновь в 1514-м, но торговые связи оказались уже порушены. Более того, они перешли в Псков, который на этой вражде немало расцвёл, поднялся и укрепился.
Через Нарву оживилась торговлишка. В целом слабая. Потому что из Пскова много товаров-то не вывезти. К нему самому их везти неудобно. Однако на безрыбье и рак за мандарин сойдёт. Так что Псков к 1554 году был главной площадкой для торговли не только с Ганзой, но и Ливонией, а вместе с тем и шведы стали в него чаще захаживать, ибо невские и волховские пороги здесь не наблюдались. Что, как несложно догадаться, вызывало изрядное раздражение в Новгороде.
Та ещё задачка.
Андрей ещё раз потёр лицо, сгоняя с него усталость, направился к ним за стол.
– Ну что, други, давайте поговорим? Что вы желаете?
– Торг с тобой вести.
– Светильным маслом?
– Краской.
– Так её ныне Церковь всю скупает.
– Скупала, – усмехнулся Ефрем. – Ты разве не знаешь, что на Москве творится?
– А что там творится?
– Волнения. Сильные волнения. Митрополита нынешнего пытаются сковырнуть. И, судя по всему, смогут.
– И что это меняет?
– Сильвестр, который протопоп, и его сторонники подняли дела старинные. Ещё восходящие к тем годам, когда правил дед нашего Царя. Слышал ли о ереси жидовствующих?
– А что там слышать? Осудили же её на Поместном соборе.
– Так осудили то, что о ней сказали, а не то, что на самом деле было. Началось-то там всё с того, что священники новгородские отказались причастие принимать, не признавая через это архиепископа. Что он-де за деньги поставлен, а не за веру. И пошло-поехало. О симонии слышал ли?
– Слышал, – кивнул Андрей. – А что, разве епископов-архиепископов как-то иначе ставят?
– Типун тебе на язык! – воскликнул отец Афанасий.
– А что не так? Вон, Патриарх наш, что в Царьграде сидит, чтобы стать таковым, должен сколько золотых монет заплатить. Тысячу али больше. Не помню. Разве сие не есть симония?
– Так куда ему идти супротив воли царя магометан?
– Это меня должно волновать? – наигранно удивился Андрей. – Для меня как для прихожанина и христианина как сие выглядит? Купил он должность? Купил. Значит, симония. Посему и мыслю – ежели в нашем патриархате такое установлено на самом верху, то разве же надобно осуждать тех, кто внизу поступает вслед за Патриархом? Нет ли в этом лицемерия и двуличия?
– Разумно, – хмыкнул, прищурившись, купец. – Но дело не о том. На Москве ныне волнительно. И митрополиту с епископами не до краски. Им вообще ни до чего. Сказывают, что только вмешательство Царицы спасло их от расправы толпы. Так что на будущий год вряд ли они смогут купить краску.
– Что думаешь? – обратился Андрей у отца Афанасия.
– Зерно истины в словах Ефрема есть, хоть мне и горько это признавать. На Москве ныне очень погано.
– Да уж… не позавидуешь Царю-батюшке, – покачал головой Андрей. – Ещё и эти Авгиевы конюшни разгребать.
– А что это за конюшни такие? – поинтересовался Ефрем.