«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIХ века - стр. 87

Итак, на современном этапе не только увеличивается уровень интенсивности изучения «крестьянского вопроса», но и происходит усложнение его структуры, точнее – возвращение ее к «нормальности» «прижизненного» образа, но на новом уровне. Восстановление в конкретно-исторических исследованиях многослойности крестьянского вопроса (идейная, социальная, экономическая, политико-правовая, морально-этическая, психологическая, педагогическая, персонологические составляющие) фактически дает основания говорить о возможности нового синтеза проблемы, о выходе на уровень «новой аграрной истории». При этом именно та составляющая, которую стоит отнести к интеллектуальной истории, – мысль – является почвой для изучения и других разнообразных аспектов того, что можно назвать «новой интеллектуальной историей», где «крестьянский» вопрос приобретает зримые черты «дворянско-помещичьего». Как это выглядит на конкретно-содержательном и проблемно (предметно-)историографическом уровне, покажут следующие разделы. Здесь же замечу только, что «крестьянский вопрос» в узком смысле, т. е. в его идеологической плоскости, будет включать рефлексии как в рамках аболиционистской, так и в рамках патерналистской модели. Примеров для этого, кроме «Русской правды», можно найти достаточно.

Дворянство, утверждают дворяне, это посредник между монархом и народом.

Да, в той же мере, в какой гончая – посредник между охотником и зайцами.

Н. Шамфор511

В украинской историографии возникновение и актуализация «крестьянского вопроса», начиная с А. Ф. Кистяковского, традиционно связываются с наступлением только что сложившейся новой социальной элиты512 на личную свободу посполитых и рядовых казаков, которое «получило свое выражение прежде всего в прикреплении их к земле и ограничении (позднее – отмене) свободных переходов»513. Итак, на первый план выдвигался, по определению В. А. Мякотина, «частный вопрос» в рамках проблемы, изучение которого только и могло приблизить к пониманию «истинных источников образования крепостного права в гетманской Малороссии»514. Специфика этого вопроса была обусловлена особенностями социально-экономической практики Гетманщины, практики, которая вырабатывалась самой жизнью, на разных уровнях, всеми фигурантами поземельных, экономических отношений без исключения. И только переход проблемы на уровень высшей местной власти вывел ее за пределы приватных дел, в плоскость более широкого общественного обсуждения.

Этот момент историки определяли по-разному. В частности, Мякотин относил его к концу 1720‐х годов515, но большинство исследователей – к периоду гетманства К. Разумовского516. Итак, на первый взгляд может показаться, что речь должна идти не о рецепции, а о хронологическом совпадении в постановке крестьянского вопроса на малороссийском и на общероссийском уровнях и, в таком случае, об изменении временны́х границ не только данного раздела, но и работы в целом. Однако для этого следует сначала посмотреть на содержание «крестьянского вопроса» тогда, когда малороссийское общество еще не было втянуто в имперскую систему, когда его элита еще не приобрела очертаний дворянства, более того, когда еще не были в полном объеме оформлены сословные права даже русской знати, закрепленные «Жалованной грамотой», а в Гетманщине сохранялись традиционные привилегии, которыми пользовалась только шляхта и казацкая старшина. Иными словами, необходимо понять, какой вид и в персонологическом, и в коллективном измерениях имел «крестьянский вопрос» на старте «борьбы за закрепощение» и какое место занимал среди неотложных «нужд» левобережного дворянства.