Полюби меня снова - стр. 3
Обведя взглядом просторный светлый кабинет, задумался о том, что именно здесь я впервые встретил ту, от которой сейчас с удовольствием бы избавился. Высокие потолки, панорамные окна во всю стену освещали и делали кабинет грозного и сурового руководителя менее холодным в вечно напряжённой атмосфере. Массивный дубовый стол, покрытый тёмным лаком, кресло тёмно-коричневого цвета, даже кожаный диван и «холодный» стеклянный стол вырисовывали психотип родителя, как жёсткого и деспотичного начальника. Такой же холодный, как и стол… на котором он завтракает, обедает и периодически трахает секретаршу. Канонично. Не правда ли? В лучших традициях большого босса. Кабинет — это лицо руководителя. А у моего отца и так всё написано на лице. Годы жизни без постоянной женской ласки и работа, которая всегда на первом месте, ожесточили его и без того ледяное сердце. Именно таким хотел он меня видеть: жестоким, расчётливым, суровым и деспотичным управленцем компании, которой отец отдал всю свою жизнь. Я далеко не старший сын. Я лишь тот, кто прогибается под тяжелой рукой «старшей сестры» и отца, который отлично управляет «родственницей». «Николь-строй» — его детище, его дочь. Самая любимая и послушная, которая, к сожалению, слушает только его.
— Ну, как там Полина? — отец перешёл на более тёплый тон. Уж больно ласково он произносил имя моей невесты.
— Цветёт и пахнет, — сухо ответил, потому что как раз собирался поговорить именно об этой стервятнице. — Я сегодня разорву помолвку.
Никольский грозно посмотрел на меня, а следом на своего заместителя, помощника и лучшего друга в одном лице. Личный пёсик, который не против попрыгать на задних лапках перед хозяином.
— Ром, оставь-ка нас наедине.
Холодов быстро сбежал, оставив меня тет-а-тет с гневным отцом. Уж я-то как никто в этой компании знал этого мужчину, который величал себя моим отцом. Из меня пытались слепить копию, хоть и во внешности были похожи: глаза, каштановый цвет волос, даже телосложение. Вот только вышел один нюанс: характер достался мамин. Точнее мамина доброта чаще побеждала отцовскую жестокость.
— Отец, — откашлялся, когда он сощурив глаза, приподнял ладонь.
— Ты женишься на Шевченко. Ты даже себе представить не можешь, какие деньги стоят на кону, сын! — на моё удивление единственный мой родитель более чем спокойно сообщил мне ошеломляющую новость.
— Я не могу. Меня от неё тошнит, отец! — а вот я не выдержал и сорвался с места. У окна уже было не так уютно.
Даже понятия не имел, как сообщить отцу, что моя затея с помолвкой была ужасным и неправильным решением. Полина милая, но злобная стерва, вечно липнущая ко мне. Двадцатипятилетняя деваха, которая надеется запрыгнуть на шишку к самому Никольскому. Надо ей предложить другого Никольского. Ну да, отец стар, но явно же ещё стоит. А от меня пусть отстанут. Средние века какие-то, честное слово.
— Тошнит? — фыркнул мужчина передо мной. Альберт Степанович скинул пиджак с плеч, ослабил галстук. — Ты думаешь, что я хочу идти таким путём? — поджал он губы, и я понял, что сейчас меня знатно пропесочат. — Ты мой единственный сын, Платон. Ты сам связался с этой Полиной! А теперь уже не отвертеться, потому что сделка на носу! Ты не можешь так подставить всех нас!
— Отец. Не могу. Не люблю я её, хоть девочек вызывай, — на выдохе выпалил, шагнув к нему.