Полынь скитаний - стр. 25

Если русский, англичанин, француз или любой другой европеец оценивает свои поступки с точки зрения заповедей Христовых, то китаец ведет себя с оглядкой на родных и земляков. Дубровин с удивлением узнал, что в китайском языке долгое время не существовало даже слова «личность». Ведь главное – не твоя индивидуальность, а твой род, клан, землячество.

Правильным в Китае считается то, что традиционно, что согласуется с общепринятыми нормами и обычаями. Конфуций говорил: «Я не создаю новое, но лишь повторяю изученное». Современный социолог сказал бы, что сознание европейцев индивидуально-ориентированно, а китайцев – группо-ориентированно, но Константин Петрович в такие тонкости не вникал, а просто вздыхал подобно Редьярду Киплингу: «О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут».

Уличные акробаты

Сколько бы ни жили Дубровины в Синьцзяне, сколько бы ни узнавали они о местных обычаях и традициях, сколько бы риса ни съедали – они все равно оставались чужаками – янжэнь, хоть и добрыми, полезными, уважаемыми.

Постепенно семья Дубровиных росла. Родились еще трое детей, и все роды Константин Петрович, единственный врач в округе, не считая знахарок, принимал сам. Выжили, к сожалению, только первенец Верочка и погодок дочки, сын Сережа, и это при том, что Константин Петрович был очень хорошим доктором. Скарлатина и дифтерит уносили в те годы человеческие жизни неумолимо.

Так романтическое приключение превратилось в жизнь на чужбине.

В 1938 году Александр Вертинский, тоже оказавшись в Китае, напишет об этих краях печальные строки:

Забегая вперед, скажем, что здесь Константин Петрович и косточки свои сложит, да так, что и могилки от него не останется. Эх, знал бы, где упасть… Китайцы по этому поводу говорят: «Опыт – это расческа, которую мы получаем после того, как облысели». Жалел ли он о выборе? Вряд ли. Дубровин был человеком долга.

Годы летели, и в России чего только ни случилось: русские воевали на фронтах Первой мировой войны, проводили стачки и демонстрации, разгоняли Думу и устраивали революцию, а за ней братоубийственную Гражданскую войну.

Писатель Яков Львович Лович (Дейч), прапорщик Российской императорской армии, герой Первой мировой войны, воин армии адмирала Колчака, писал об этом времени: «К буйному, забрызганному, как палач, кровью, пьяному, жестокому, дикому 1918 году вернись из наших дней, читатель. К тем далеким дням, когда, словно сойдя с ума, заметались по шестой части земной суши миллионы русских людей, кроша, рубя, расстреливая, грабя, насилуя друг друга; когда подвиг был рядом с изменой, величие души – с ее падением, святость – с подлостью, нежность – с садизмом; когда все перевернулось, закрутилось в кровавом смерче; когда жизнь ничего не стоила, когда топтали ее мимоходом, не глядя, равнодушно, словно не жизнь это была человеческая, а гусеница, ползущая через дорогу».

Миллионы русских людей теряли родной дом, бежали на чужбину. Один из таких людей, Николай Туроверов (1899–1972), донской казак, офицер Белой армии, участник Первой мировой, Гражданской, Второй мировой войн, писал об этом пронзительные строки: