Полынь скитаний - стр. 24

Как врач Константин Петрович был жутко возмущен сим обычаем, поскольку хорошо представлял, какой именно процесс происходил при бинтовании: появлялись окаменелые мозоли, ногти на пальчиках врастали в кожу, стопа кровоточила и истекала гноем. Девушка качалась при ходьбе, а иной раз была не в состоянии даже передвигаться без посторонней помощи, что казалось окружающим и ей самой необыкновенно женственным, в отличие от больших ступней женщин, работающих на полях, которые были не в состоянии позволить себе иметь «лотосовые» ножки.

Коллега Дубровина, доктор медицины и исследователь Китая Владимир Викторович Корсаков, работавший в начале двадцатого века в русской дипломатической миссии в Пекине, писал: «Идеал женщины-китаянки – это иметь такие маленькие ножки, чтобы не быть в состоянии твердо стоять на ногах и падать при дуновении ветерка. Неприятно и досадно видеть этих китаянок, которые с трудом переходят от дома к дому, широко расставляя ноги в сторону и балансируя руками. Башмачки на ногах всегда цветные и часто из красной материи. Ноги свои китаянки бинтуют всегда и надевают чулок на забинтованную ногу. По размеру своему ноги китаянок остаются как бы в возрасте девочки до шести – восьми лет, причем один только большой палец является развитым; вся же плюсневая часть и стопа крайне сдавлены, и на стопе видны вдавленными, совершенно плоскими как бы белыми пластинками безжизненные очертания пальчиков».

Китайские мужчины воспевали ножки-лилии и приходили в экстаз от одного вида крошечного цветного башмачка размером с козье копытце, однако предусмотрительно никогда не присутствовали при омовении таких ножек, дабы не оскорбить своего эстетического чувства: вид голой обезображенной ступни мог испугать любого.

Китайская красавица с ножками-лотосами

Доктор и его супруга были также возмущены подкидыванием к чужим порогам новорожденных девочек и даже их умерщвлением, особенно в голодные годы: так низко ценилась здесь жизнь девочки. Немало подкидышей женского пола спасли миссионеры-христиане, трудившиеся при резиденциях, консульствах и миссиях.

Познакомившись с местными обычаями и нравами, Дубровины, однако, никогда не учили и даже не собирались учить китайский или татарский, а тем паче уйгурский языки, хотя прекрасно говорили на французском и владели английским, а с годами завели повара-китайца и китайскую аму, помогавшую с детьми, – причем и ама, и повар благополучно общались с хозяевами на пиджине.

Вообще русские дворяне, воспитанные французскими, английскими и немецкими гувернантками и боннами, свободно говорили на нескольких европейских языках и легко ассимилировались в Европе. Их трудно было отличить от англичан или французов, чьи понятия и законы, нравственность и мораль были основаны на общеевропейских христианских ценностях. С китайцами же дело обстояло совершенно иначе: в Китае никто из русских китайцами не становился – ассимиляции не происходило. Слишком разными они были.

Китайцы нерелигиозны – они мистичны и по настоящему верят только в одно – духов предков: именно духи предков могут защитить в случае необходимости. Еще здесь верят в приметы, в магию чисел, в сочетание цветов.

Дубровины узнали, почему в Китае не любят цифру «четыре»: слова «смерть» и «четыре» звучат одинаково – «сы». Зато здесь любят цифры «восемь» – «процветание» и «девять» – «долгий», «вечный». Узнали они, какие подарки принято дарить в Китае, как заворачивать их в бумагу красного цвета – цвета радости и праздника, и избегать зеленого, приносящего в дом измену и разлад, и белого – цвета траура.