Поломка на краю галактики - стр. 4
– Он улетел, – воет Пит-Пит в моих объятиях. – Он улетел, а из-за тебя мы ничего не видели, из-за тебя!
Я начинаю приближаться к бортику. Может быть, он передумал и вернулся в здание, уговариваю я себя, но мне не верится. Я знаю, что он там, внизу. Распластан на тротуаре в странной позе. Я твердо знаю. И на руках у меня ребенок, которому нельзя это видеть, просто нельзя, потому что такая травма сохраняется на всю жизнь, а одна травма у него уже есть. Больше ему не нужно. Однако ноги несут меня к краю крыши. Это как расчесывать прыщ. Как заказывать еще одну порцию “Чиваса”, когда ты знаешь, что выпил достаточно. Как вести машину, когда ты в курсе, что устал. Что ты так устал…
Когда мы уже совсем рядом с бортиком, начинает ощущаться высота. Пит-Пит замолкает, а я слышу, как мы оба тяжело дышим и как издалека к нам приближаются сирены “скорой помощи”, словно говорят мне: чего это ты, зачем тебе это видеть? Ты думаешь, что-нибудь изменится? Ты думаешь, кому-нибудь станет лучше? И вдруг за спиной раздается высокий голос рыжей соседки, которая приказывает:
– Отпусти его.
Я поворачиваюсь к ней, не вполне понимая, чего она хочет.
– Отпусти меня! – кричит Пит-Пит. Он всегда в восторге, когда вмешиваются чужие люди.
– Он же ребенок, – говорит рыжая, но ее голос мгновенно становится слишком мягким и слишком теплым. Она едва не плачет. Вой сирен приближается, а рыжая двигается к нам. – Я знаю, что ты страдаешь, – говорит она мне. – Я знаю, что сейчас все очень тяжело, я знаю, поверь мне.
В голосе рыжей столько боли, что даже Пит-Пит перестает вертеться и смотрит на нее как загипнотизированный.
– Посмотри на меня, – шепчет она, – посмотри. Толстая, одинокая. У меня тоже когда-то был ребенок. Ты знаешь, каково это – потерять ребенка? Ты вообще понимаешь, что ты собираешься сделать?
Пит-Пит все еще у меня на руках и обнимает меня изо всех сил.
– Посмотри, какой милый ребенок, – говорит она.
Она уже совсем рядом с нами. Ее полная рука гладит волосы Пит-Пита.
– Здесь был человек, – говорит Пит-Пит, уставившись на нее своими прекрасными карими глазами, глазами Лиат. – Здесь был человек, а теперь он улетел, но из-за папы мы не увидели.
Сирены замирают прямо под нами. Я делаю еще шаг к бортику, и потная ладонь рыжей цепляется за мою ладонь.
– Не надо, – говорит она. – Пожалуйста, не надо.
Пит-Пит получает шарик ванильного мороженого в пластиковом стаканчике. Я беру фисташковое и шоколадное с кусочками шоколада в вафельном рожке. Рыжая просит шоколадный милкшейк. Все столики в кафе-мороженом ужасно грязные, так что наш столик мне приходится протереть салфеткой. Пит-Пит упрямо требует попробовать милкшейк, и рыжая разрешает. Ее тоже зовут Лиат. Это распространенное имя. Она не знает про Лиат, про аварию, ничего она не знает, а я ничего не знаю о ней, кроме того, что она потеряла ребенка. Когда мы выходили из здания, труп того человека как раз вносили в машину “скорой помощи”. К счастью, он уже был покрыт белой простыней. На один образ трупа в голове меньше. Для меня мороженое слишком сладкое, но Пит-Пит и соседка вроде довольны. Пит-Пит держит свой пластиковый стаканчик в одной руке, а другой тянется к милкшейку рыжей. Он всегда так делает, не знаю почему. У тебя ведь уже есть мороженое, зачем тебе еще? Я открываю рот, чтобы сделать ему замечание, но рыжая подает мне знак – мол, все хорошо – и протягивает Пит-Питу почти пустой стакан из-под своего милкшейка. Ее сын умер, моя жена умерла, человек на крыше умер.