Полный спектр - стр. 26
На этих словах он направляется к выходу, заставляя нас задуматься над значением сказанного. За некоторое время до исчезновения Шай казалось, будто я познал великую тайну жизни, и мне все подвластно, ведь я уже достаточно взрослый, чтобы попробовать алкоголь или впервые потрахаться. Позже, когда все рассыпалось в пыль и на утесе появился Роддс, настало время обдуманных и взвешенных решений. Только вот и это, увы, было иллюзией, потому что на самом деле я и тогда не понимал, насколько «хотеть» и «быть» отличаются друг от друга.
И вот мне двадцать, я видел смерть, делал ужасные вещи и сотню раз задавался вопросом, стоило ли садиться в ту машину? Каждый раз, думая над ответом, я понимал, что крупица за крупицей теряю часть себя. Настолько, что шучу с жизнью друга, не задумываясь о последствиях, ведь вероятность, что рука дрогнет, а нож полетит не туда, все еще существует.
Отбрасываю орудие в сторону и тянусь рукой в карман снаряжения для тренировки, вытаскивая оттуда упаковку лакричных жевательных конфет. Теперь это мой якорь, средство прийти в себя и прочистить голову. Ребята думают, что они напоминают мне о погибшей сестре, но все гораздо сложнее. Жизнь вообще чертовски сложная штука. Отвратительный травяной смрад перебивает фантомный металлический привкус крови во рту.
Я должен спасать, а не разрушать, вот почему я сел в ту машину, и Ремеди – ярчайшее тому подтверждение.
Поздняя тренировка заканчивается, и, хотя пропитанное потом и кровью тело гудит от боли, я все еще немного на взводе. Когда тебе двадцать, едва ли найдется с десяток способов выпустить пар, лично для меня рабочими оказываются всего два – хорошенько подраться и прокатить кого-нибудь на своем члене. Еще лучше, когда одно следует за другим, но я слишком взвинчен сейчас, чтобы отправляться в случайный бар на поиски подходящей девушки.
Утренний звонок отца выдернул меня из вакуума, напомнив, что я все еще некоторым образом привязан к прошлому. Очередная годовщина смерти Шайен и мамин плач на фоне тревожно взывают к чувству вины, глубоко укоренившемуся внутри меня. Теперь-то начинаю понимать, почему люди так боятся призраков: куда проще избавиться от живых людей, чем от систематического ежегодного напоминания о том, что однажды ты по-крупному облажался. Отец не позвонит до следующего года, а вот мрачная тень, оставленная на моей душе, будет здесь всегда.
Входя в свою комнату, сразу же вспоминаю о конверте, оставленном в спешке на столе. Он маленький и аккуратный, похоже даже самодельный, кроме моего имени, указанного в качестве адресата, снаружи ничего нет. Я осторожно разрываю его, включая настольную лампу, и пробегаю глазами по строчкам, нацарапанным простым карандашом на плотном прямоугольнике из бумаги.
«Здравствуй, Уэйд!
Когда прочтешь мое письмо, обязательно переверни карточку, ты удивишься! Это изображение ближайшего городка, сделанное одной маленькой девочкой на камеру обскура (на-деюсь, я правильно написала). Невероятно, правда?! Только не спрашивай, откуда оно у меня, я все равно не смогу рассказать на случай, если кто-то еще прочитает.
Теперь я все поняла! Монастырь – это солнечная камера, сделанная из обычной жестянки. А твои письма – крошечное отверстие, через которое свет проникает в мою жизнь, оставляя на ней неповторимый волшебный след и узоры. Пожалуйста, не переставай писать!