Полный спектр - стр. 24

– Пока. – Она слабо машет рукой, отступая спиной вперед.

Сердце сжимается, ведь я чуть было не потеряла письмо. То, из-за которого вообще решила, что почему-то могу быть свободной.

—Но что, если мы и правда можем? – тихонько спрашивает Дороти.

Эта мысль преследует меня до самого Святого Мартина и далее, пока я бегу в общую спальню, чтобы наскоро обработать рану и сменить гольфы. Она со мной, даже когда стою на больном колене на вечерней молитве, и после, когда, переодевшись в ночную рубашку, я тихонько пробираюсь в туалет, запираясь в кабинке, где сажусь на крышку унитаза, выводя сточенным карандашом короткое послание на обороте фотографии.

Легкость наступает только в тот момент, когда ложусь на холодную подушку, закрывая глаза, потому что каждую ночь, с тех пор, как четыре года назад я была спасена, мне снится он – Уэйд с темными волосами и почти черными пронзительными глазами. Вот тогда я немножечко становлюсь преисполненной веры.

– Это было чертовски близко! – восклицает Линк, но лицо Джоша остается бесстрастным.

Еще один нож свистит в воздухе, на этот раз вонзаясь прямо над головой Джоша, и снова тот даже не вздрагивает. Скорее наоборот, он выглядит почти скучающим. Это способно впечатлить кого угодно, кто не знает, что стоит за его теперешней отстраненной манерой держаться. Готов поспорить, что даже если бы я промазал и лезвие прорезало плоть парня, он все равно не подал бы виду, роботизированно отправившись обрабатывать рану.

При мысли о чьей-то пролитой крови моя собственная нагревается, обжигая вены изнутри, как будто вместо нее растекается горючее: стоит поднести спичку, и все взлетит на воздух к чертовой матери. Делаю надрез на подушечке большого пальца, чтобы убедиться, алая капля стекает по лезвию. Жаль. Слизываю ее языком, улыбаясь, как будто меня не бесит, что в «Стикс» вербуют гребаных детей, а я приставлен нянькой.

Я был в возрасте Джоша, когда наш отряд прорвался в доки, где этих ребят вместе с остальными детьми удерживали в грязном грузовом контейнере, готовя к продаже. Кажется, это было в какой-то другой жизни, где они все еще оставались невинными и беспечными. Был ли я таким когда-нибудь? Уже и не помню. Воспоминания стираются так быстро, что я никак не могу решить, благословение это или проклятие.

Все, кроме одного, за которое я пообещал ей держаться.

Теперь пятнадцатилетний Линкольн и шестнадцатилетний Джош застряли здесь, потому что их семьи жестоко истреблены, и Роддс решил, что так будет лучше. Для него в порядке вещей принимать решения за других, вправе ли я винить его. Кто знает, быть может, со временем Джош и Линк тоже привыкнут, но пока, глядя на потерянных и ожесточившихся парней, я едва ли могу разглядеть в них старые черты. Беда всех сломленных людей, однажды навсегда лишившихся детства. Что возвращает меня мыслями в ту ночь, когда маленькая отважная девочка не дрогнула перед лицом опасности.

Оставило ли все это на ней тот же след?

Сбился со счета, сколько раз за четыре года мне приходилось задаваться этим вопросом, в один из дней я просто не выдержал и попросил Роддса рассказать, что с ней стало. Он был немногословен, коротко упомянув о монастыре, и тогда какая-то крохотная часть меня одновременно преисполнилась любопытства и желания никогда больше не спрашивать. Но еще до того, как покинул кабинет, я взял со стола первое, что подвернулось под руку, и оставил короткое послание, просто чтобы она знала, что я помню. Ее последние слова были нетипичным напутствием от такой крохотной девочки, но я продолжаю ему следовать, ведя счет каждой спасенной жизни.