Политика и литературная традиция. Русско-грузинские литературные связи после перестройки - стр. 24
(Евгений Евтушенко, 1978)
Миф о рае по отношению к колонизованным территориям был типичен для литератур западноевропейских империй (британской, французской, испанской). В этом наблюдается сходство с русской литературой. Западный колонизатор тоже говорил об особенностях природы, об экзотике, исходя из контекста своей цивилизаторской миссии (Said, 1993 / Саид, 2012). Распад империй подверг переосмыслению шаблонное восприятие. В середине 1980-х годов, когда существование СССР как особой империи приближалось к концу, миф о Грузии-рае как часть имперской литературной традиции, связанной с ним и служившей амбициям имперских и советских времен, подвергся изменениям, в частности демифологизации.
1.2. От «Тамары» до Гоги: от благородной романтики до анекдота
Гоги торгует цветами:
– Дэвушка! Купитэ этот цвэток – он так пахож на вам!
– Не на вам, а на вас!
– На мну?! Нэ можэт бить!
Кроме нарратива о Грузии-рае, имперскую литературную традицию составляло регулярное обращение к образу других, что являлось неотделимой частью картины об исследуемых краях. Если в грузинской литературе XIX века доминировал образ русского колонизатора/покорителя, который заставляет страдать грузин от происходящих бесчинств, и в центре стояли исключительно мужские образы, то в русской литературе вектор был иным. Отталкиваясь от гендерных отличий, следует сказать, что грузинские мужские и женские образы в русской литературе имперского и советского периодов носили эмоционально-положительный характер, отличаясь лишь акцентами, расставленными в характеристиках, и мужской образ был более популярным. Изначально формированию представлений о других народах, как и в случае с Грузией-раем, служили мемуаристика, путевые заметки и художественные произведения. Все они имели отношение к военно-художественной романтике (Цуциев, 2005. С. 152–176). Оказавшись на Кавказе в начале XIX века, русские чиновники/поэты/ссыльные стали описывать горцев с целью подчеркнуть и выстроить свою самоидентичность. Роль Кавказа была здесь схожа с ролью саидовского «Ориента» (Said, 1978). Ю. М. Лотман писал: «…граница делит плоскость на две области – внешнюю и внутреннюю. Самой простой семантической интерпретацией такой модели культуры будет оппозиция: мы ↔ они» (Лотман, 1992. T. I. С. 392–393). Южный край стал территорией, помогающей понять свой культурный образ и определиться в диадах «друг – враг»/ «свой – чужой». Наибольшее влияние на представления о грузинах оказало «Путешествие в Арзрум» (1829) Пушкина. Имперская перспектива легла в основу его восприятия Кавказа и Грузии: грузины преданы Российской империи, они воинственны, и это льстит колонизатору. Пушкин обращает внимание на силу слабого – общительность, гостеприимство, дружелюбие, а также на белые пятна в образовании:
Грузины народ воинственный. Они доказали свою храбрость под нашими знаменами. Их умственные способности ожидают большей образованности. Они вообще нрава веселого и общежительного. По праздникам мужчины пьют и гуляют по улицам. Черноглазые мальчики поют, прыгают и кувыркаются; женщины пляшут лезгинку. Голос песен грузинских приятен. <…> Грузины пьют не по-нашему и удивительно крепки (см. в: Пушкин. Собр. соч., 1960. T. 5. С. 431).
Л. Н. Толстой также увидел отчасти схожие с пушкинскими представлениями черты: «…милейший народ эти грузины, и умные, и кроткие, и добрые» (см.: Маковицкий, 1923. С. 13). В комплиментарном хоре существовала строчка, будоражившая и раздражавшая не один ученый ум, – это строка из поэмы «Демон» Лермонтова «Бежали робкие грузины» (Богомолов, 2002. С. 48–82). Она не раз подвергалась литературоведческим исследованиям, а в постсоветское время стала использоваться как орудие нападок. Например, Лев Вершинин переиначил ее и назвал свою книгу-лжеисторию «„Бежали храбрые грузины“: Неприукрашенная история Грузии» (2015). В формировании представлений о грузине играли роль и книги европейских писателей, такие как «Кавказ» (1859) Александра Дюма. Восприятие Дюма отличалось от восприятия «поэтов в форме». Его романтический взгляд на