Пока мы рядом (сборник) - стр. 17
А когда я уже учился на заочном и параллельно подрабатывал в Центральной государственной библиотеке (тогда – имени Ленина), произошло событие, которому я обязан окончательным разрывом с «отчим домом».
В особый читальный зал с редкостными оригинальными изданиями – радостью и мечтой библиофилов – я устроился не столько для студенческого прокорма – мы отлично питались стараниями бабки, замечательной хозяйки и кулинарки, – сколько для свободного доступа к чтению всяческих раритетов. Почти половину рабочего дня я проводил между книжными стеллажами, за стоящим там крошечным рабочим столиком, неотрывно вчитываясь в своего любимого Гумилева, совершенно неизвестного мне Есенина и труднодоступных тогда зарубежных писателей – Апдайка, Сэлинджера, Пристли и Фолкнера. Вторую, никчемную на мой взгляд, половину дня я сидел в читальном зале и носился по заявкам читателей с тяжеленными подборками книг.
Коллектив нашего читального зала полностью состоял из женщин, хотя и разного возраста, но в большинстве своем незамужних. Для них, наоборот, общение с читателями было самой приятной частью работы с далекими перспективами. Даже я неоднократно слышал легенду о том, как «Раечка, которая сейчас в декрете», познакомилась прямо в этом зале с будущим мужем, доктором наук, как ему особенно милой и трогательной показалась ее фигурка в сером библиотечном халате и маленькие ножки в шлепанцах. Всю вторую половину дня читатели обсуждались, оценивались, а между книжными рядами устраивался парикмахерско-косметический салон с целью надежного пленения докторов наук и профессоров.
Сначала на мне, как на потенциальном женихе, тоже попытались было проверить коготки. Но мне казалось, что на всех них – и молодых, и старых – лежал густой налет библиотечной рутины, а серые библиотечные халаты и шлепанцы не вызывали ничего, кроме отвращения. Поняв это, они тут же ополчились на меня. Проявив чудеса изобретательности, коллеги действительно в конце концов сумели сделать мою жизнь невыносимой. А когда последовал вызов на ковер к начальству (тоже женщине, кстати) за непозволительное чтение «антисоветской литературы» в течение рабочего дня, терпение мое лопнуло.
В день выдачи зарплаты, перед самым Восьмым марта, чтобы по-настоящему отомстить, я подобрался к сумочке моей самой зловредной гонительницы, выкрал у нее всю наличность и спрятал деньги между книгами прямо над ее рабочим местом.
Два дня ее утробные рыдания и показное сочувствие злорадных подруг наполняли меня гордостью восторжествовавшего правосудия. Как Шерлок Холмс, я участвовал в расследовании, а когда оно зашло в полный тупик и распухшая «харизма» врагини уже начала вызывать жалость (я и не знал тогда, что она живет на одну скромную библиотечную зарплату!), я признался в содеянном и торжественно вернул похищенное. Разгорелся страшный скандал. Коллектив возопил, что недаром подозревал меня во всех смертных грехах. Срочно созвано было производственное собрание, на которое вызвали мою мать и, приняв ее слезливые извинения, обещали дела не возбуждать (только позже я узнал, какой это было липой!), но в качестве одолжения разрешили мне, как опозорившему звание советского библиотекаря, написать по-хорошему заявление об уходе.
Разумеется, по дороге домой мать пыталась вовлечь меня в бурю своих эмоций. Мне было жаль ее, было, конечно, стыдно – я чувствовал себя преступником. И в то же время отчетливо понимал, что никогда не смогу объяснить матери свою собственную точку зрения на все это и пора мне, чтобы перестать приносить всяческие неприятности, отрываться в самостоятельную жизнь.