Поиски утраченного завтра - стр. 26
И умирать в восемьдесят лет не хочется точно так же, как и в двадцать.
– Пунди – это столица, – сказал генерал. Вот он был молодой, максимум шестьдесят. – Когда беженцы доберутся до Пунди, их не тронут. Как-то так всё здесь устроено.
Он стоял в кузове военного грузовика. Усталый, измотанный, пыльный – даже знаков отличия не разобрать, даже не понять, к какой человеческой армии принадлежал. Теперь, когда мы все понимали друг друга и языки утратили значение, генерал стал просто военным.
Хотя что я тут фантазирую? Много ли в российской армии генералов-негров?
– В грузовики сажаем детей до шестнадцати и беременных, – продолжил генерал. – Бензина хватит на большую часть пути.
– Не до конца? – выкрикнул кто-то из собравшихся.
– Нет, не до конца. Танки… – генерал поморщился. – Танк и русские бэтээры пойдут в проход между скалами. Мои ребята уже окапываются. Там мы и примем бой.
Все непроизвольно повернули головы. Небо на Граа точно такое же, как на Земле, не отличишь. А вот глядя на пейзаж, начинаешь подозревать – что-то не то.
Скалы были сиреневые в золотую блёстку. Это даже я со своим паршивым зрением видел. Таких не бывает, разве что на детских рисунках. В узком ущелье между скалами лежал бело-розовый песок, сверкая в последних лучах заходящего солнца. А дальше была пустыня, тоже бело-розовая, – проклятая пустыня, по которой мы шли двое суток, теряя людей, машины и последние надежды.
Ну ладно, я не шёл, до скал нас, старичьё, везли в грузовиках вместе с женщинами и детьми. Пока хватало машин и бензина.
– Мужчины пойдут пешком, – продолжал генерал. – Я прошу их по возможности помогать детям и беременным, когда грузовики встанут. Раненые, больные, женщины без явных признаков беременности – все идут пешком!
– А мы? – выкрикнула вызывающе лысая старушка, стоящая рядом со мной. Тогда я ещё не знал, что её зовут Вероника Бирн, что через двадцать лет мы с ней сойдёмся и проживём пять лет в любви и согласии, прежде чем разбежаться, но остаться друзьями. Её лысина не была последствием старческой деменции или иного эпатажа. Химиотерапия – и потерянный в панике парик. Впрочем, лишившись парика, Вероника и не подумала комплексовать. Углядела у какой-то девочки золотистый маркер и попросила нарисовать на лысине смайлик. Девчонка даже развеселилась от этого…
Кстати, драка в клубе ничуть моё отношение к Веронике не изменила. Мы порой друг друга и похлеще утюжили.
– Для всех, кто старше семидесяти, у меня другое предложение, – сказал генерал, помедлив.
– Сдохнуть? – спросила Вероника и заливисто расхохоталась.
– Да, но не бесцельно, – сказал генерал. – Вы всё равно выдохнетесь и не дойдёте до города…
– Но вы же обещаете перекрыть ущелье? – спросил Алекс. Как его зовут, я, кстати, тогда уже знал. Мы с ним сильно поругались, ему достался сэндвич с колбасой, а мне с яйцом, и я требовал разделить еду поровну.
– Мы не простоим дольше часа, – буркнул генерал. – Боеприпасы почти кончились. Солдаты ранены и измотаны. В танке всего шесть снарядов и три заряда плазмы.
Генерал ошибался, они продержались два с половиной часа. Собственно говоря, это нас и спасло. И не только нас.
Не знаю, как им удалось.
– К чёрту! – крикнул Алекс. – Вы нас призываете сражаться? Я свой член с трудом поднимаю, когда ссу!