Похоронное бюро «Хэйзел и Смит». Египетский переполох - стр. 13

Из сна меня вырвал громовой раскат такой силы, что в первый миг мне показалось, что сама усадьба раскололась пополам. Окно осветилось вспышкой молнии, и дождь, гораздо более сильный, чем днем, забарабанил по стеклам.

Я сел на кровати, глядя в окно.

Меня охватило странное чувство – этот дом стоял в шотландской глуши, отрезанный от остального мира, лишенный связи и помощи… Мне показалось вдруг, что этот дом похож на меня. Родственные души, заблудившиеся среди дождя. Я ощущал себя таким же домом, старыми руинами, поверх которых кое-как выстроен современный фасад, наполненный лишь скорбью и унынием. Я не чувствовал в усадьбе Мелроуз жизни. Наш чудаковатый дом с черными ставнями на улице Святого Джеймса, в котором я проживал под одной крышей с заносчивым, но добродушным призраком мистера Ч. М. Блэка и экономкой-индуской миссис Раджани, был куда более жизнерадостным.

Может быть, при жизни хозяйки дома все было иначе, но теперь…

Дом ощущался как гроб.

Добротный дубовый гроб, сколоченный на совесть, покрытый лаком и позолотой, но все равно остающийся не более чем последним жилищем для бренного тела, которое покинула душа.

Я задумался о том, что не чувствую здесь присутствия призраков – кроме бедняги Джерома. Если бы призрак старой леди действительно бродил по усадьбе, разве не встретился бы я с ним с первых минут? Призраки склонны тянуться к тем, кто их видит и может услышать и исполнить последнюю волю, привязавшую их к смертному миру…

Я спустил ноги с кровати, понимая, что остатки сна окончательно меня покинули, и намеревался уже прогуляться хотя бы по крылу для слуг, как особняк сотряс новый раскат грома, а следом раздался резкий звук – будто выстрел.

Я вскочил на ноги, готовый ко всему, но понял, что перепугался зря – в дверях стоял Валентайн, а напугавший меня звук был всего лишь стук резко открывшейся двери, медная ручка которой ударилась о стену.

– Друг мой, вы в порядке? – осторожно спросил я, переводя взгляд на Валентайна.

Он молча покачал головой.

Вид у него был всклокоченный, волосы стояли едва не дыбом, а рукава темно-сливовой шелковой пижамы задрались до локтей. На лице у него был написан ужас, которого я прежде у храброго друга не наблюдал.

Он пересек комнату, залез ко мне на кровать и сунул голову под подушку. Тут же прогремел новый раскат грома, и молния перечеркнула небеса, и я заметил, что он мелко и отчаянно дрожит.

Я опустился на кровать и осторожно прикоснулся к его плечу.

– Валентайн?..

– Прошу вас, не обращайте внимания, – раздался из-под подушки нервный смешок. – Считайте меня частью интерьера, благо он скуден и печален, как вся моя грешная жизнь.

Я вздохнул и накрыл его одеялом с головой.

– Вы не говорили мне, что настолько боитесь грозы.

– Вы не спрашивали, – прозвучало из-под подушки. – И, между прочим, я хотел бы оставить что-то настолько личное при себе, и не ставил себе целью сделать вас свидетелем моего позора.

Я улыбнулся.

– Не вижу никакого позора.

Валентайн что-то угрюмо пробормотал. Вдруг из-под одеяла показалась встрепанная голова.

– Окна! Окна закрыты? – зашептал он. – Дориан, закройте окна обязательно.

Одно из окон в спальне было открыто – нешироко, чтобы прохладный свежий воздух хоть как-то проникал в душную холодную спальню. Я поднялся и крепко закрыл его; Валентайн, наблюдавший за мной, вздохнул с ощутимым облегчением.