Походы Александра Македонского - стр. 38

Особенно усердствовал в описании царских оргий греческий историк Феопомп, современник Филиппа и Александра, побывавший при македонском дворе и впоследствии написавший «Историю Филиппа». Но уже Полибий подверг труд Феопомпа жесточайшей критике. В приведенном ниже отрывке присутствуют как фрагмент из «Истории» Феопомпа, так и критика Полибия: «…наибольшего порицания достоин Феопомп. Так, в начале своей истории Филиппа он говорит, что сильнейшим побуждением к составлению труда служило для него то, что никогда еще Европа не производила на свет такого человека, каков Филипп, сын Аминта, а вслед за сим и во введении, и во всей истории изображает его человеком необузданнейшим в отношениях к женщинам до такой даже степени, что и собственный дом свой он пошатнул излишествами в любострастии, насколько это от него зависело, выставляет его человеком беззаконнейшим и коварнейшим в обращении с друзьями и союзниками, поработителем множества городов, кои он захватывал обманом или насилием, человеком преданным неумеренному пьянству, так, что даже днем он не раз показывался среди друзей в пьяном виде. Если кто прочитает начало сорок девятой книги Феопомпа, безрассудство историка приведет его в изумление, ибо, не говоря уже о прочем, мы находим у него даже такие выражения: „Если обретался где-либо среди эллинов или варваров, – говорит он, – мы сочли нужным привести его собственные слова, – какой развратник или наглец, все они собирались в Македонию к Филиппу и там получали звание друзей царя. Да и вообще Филипп знать не хотел людей благонравных и бережливых, напротив, ценил и отличал расточительных или проводящих жизнь в пьянстве и игре. Он не только давал им средства для порочной жизни, но возбуждал их к соревнованию во всевозможных мерзостях и беспутствах. Каких только пороков или преступлений не было на этих людях? Зато они были далеки от всего честного и благородного. Одни из них, в возмужалом возрасте, ходили всегда бритыми, с выглаженной кожей, другие, хотя и носили бороду, предавались разврату друг с другом. Они водили за собою двух-трех любодеев, а другим предлагали те же услуги, что и любодеи. Поэтому правильнее было бы считать этих друзей не товарищами, но товарками, называть их не воинами, но потаскухами. По натуре человекоубийцы, по образу жизни они были любодеи. Во избежание многословия, – продолжает Феопомп, – тем паче, что передо мною столько важных дел, скажу вообще: мне думается, что люди, именовавшиеся друзьями и товарищами Филиппа, были на самом деле такими скотами и развратниками, что с ними не могли бы сравниться ни Кентавры, обитавшие на Пелии, ни Лестригоны, жившие на Леонтинской равнине, ни вообще какая бы то ни было тварь“.

Разве можно не возмущаться такою грубостью и непристойностью в речи историка? В самом деле, Феопомп заслуживает осуждения не за то только, что высказывает мнения, противоречащие задаче собственного его повествования, но и за то также, что он оболгал царя и друзей его, а наибольше за то, что эти лживые известия облекает в срамную и непристойную форму» (Полибий, VII,11–12). Примечательно, что некоторые древнегреческие писатели, в частности Афиней, принимали откровения Феопомпа за чистую монету и практически дословно переписывали его высказывания о Филиппе.