Подстреленный телефон - стр. 16
…только Берта со Стимом там не поселятся, они новый мир найдут, где еще никого нет, совсем-совсем никого, там все ихнее будет, только ихнее, и все по-ихнему будет, только по-ихнему, ну и что, что нет такого слова, а у них будет такое слово, вот будет, и все. И облака будут, которые не сырой туман, бр-р-р, а легкие, пушистые, чтобы облачко на руки взял, – ф-фу-х-х – оно полетело, и… и школы не будет, Берта со Стимом так сделают, чтобы дети сразу все знали безо всякой школы, и всегда были каникулы. И чтобы электростанции такие были, чтобы построить их раз и навсегда, и не ломались больше, и… и кто сказал, что это невозможно, а кто-нибудь пробовал вообще, пробовал, да? Стим рассказывает что-то из истории, что да, пробовали, все пробовали, кто на новую землю приходил, те и пробовали, чтобы было вот так… а потом вообще все по-старому получалось, и в школу ходить, и на работу ходить, и учить всякое, и чинить всякое…
А у нас получится, говорит Берта.
Просто.
Получится.
Потому что.
У нас еще лошадки будут на двух ногах, и чтобы в платьях.
Берта ведет экипаж к последним мирам, сбавляет скорость.
Замирает на границе последнего мира, снова жмет на вперед…
…и…
…и ничего.
Мертвая пустота, насколько хватает глаз. Туман, говорит про себя Берта, туман, чтобы хоть как-то понять это пустое, мертвое, безжизненное…
Ну, привет, говорит Берта.
А привет, говорит Агния.
Недоуменно смотрит на Берту, как Берта, почему Берта, откуда Берта, зачем Берта, рано еще Берте вот так, в собственный дом, и Стиму еще рано…
А вот Берта.
И Стим.
И дом у Агнии на окраине городка, на опушке леса, уютный дом, с большой гостиной, и спальня наверху, и две комнаты под детскую, и сосны за окном…
…собрались в доме у Стима и Берты, празднуют новоселье.
А Агния сказала, что никому про Стима и Берту не расскажет, никому-никому.
Вот честно.
И зефир в шоколаде едят.
И Лиз поёт, со-ло-вей-мой-со-ло-вей. А ведь сама себе клялась больше ни в жизнь, и к пианино клялась больше близко не подхо… да какое пианино, вообще клялась, что в доме пианино никакого не будет, а теперь вот нате вам, и пианино откуда-то в доме поселилось, и со-ло-вей-мой-со-ло-вей…
Темнеет.
Зажигают свечи, сегодня вечер такой, что свечи, и пламя камина.
А вы чего так рано со Стимом, спрашивает Агния, а Лиз на неё шикает, да чего рано, много кто рано, это же ждешь – не дождешься, пока взрослым станешь. Да пока не станешь, ждешь-не дождешься, кивает Агния, а потом, когда взрослые, когда своя земля, и всё сами-сами-сами, уже так хочется назад, когда еще не все сами-сами…
Берта говорит, а мы дальше были, а дальше ничего нет.
И Агния в лице меняется.
И Лиз в лице меняется.
И все-все в лице меняются.
Кто-то даже чашку роняет, пугается.
Агния телефон берет, лица на ней нет, на негнущихся ногах идет к телефону, набирает номер…
Берта ждет, что её хоть о чем-то спросят, – нет, ни о чем не спрашивают, никому до Берты дела нет, уже сами все туда пошли, посмотрели, что там – там, где ничего нет.
И лица на всех нет.
Собираются, говорят, что ж дальше-то будет.
Страшно всем.
В жизни не думали, что такое случится, а тут нате вам.
Первые говорят.
Непонятное что-то говорят.
Берта не понимает, это как это вообще, был человек – и не станет, а куда денется, а почему не встанет, и не пойдет, что, совсем не встанет и не пойдет, как станет землею, это что за профессия такая, ну есть инженер, есть пекарь, а что значит, землею стать…