Размер шрифта
-
+
Подношение Гале - стр. 3
ждем инстинктивно коснуться ступнями сени
смертной, самого дна – чтоб оттолкнуться
и всплыть, хватануть еще воздуха. Так что, отче,
вам как духом приподнятому, но к букве
прикованному придется потискаться в толще
крестного хода с иродовой хоругвью,
к литере патриотизма полусоветской-
полумасонской желающих быть в фаворе.
Вам приписанному как ветерану секций
тех кого пламя не жжет, по колено море,
придется махать генералиссимусом усатым
как опахалом над ребрами вашего деда.
Чтобы даст бог через силу, уластив фатум,
двинуть обратно, ветра глотнуть и света.
16 фев. 2013
Это трогательная история…
Это трогательная история,
в ней как щит путевой – кенотаф,
для загробных эпистол Гонория-
папы ящик почтовый. Шкаф
со скелетом. Из гипса. А если
был бы мраморный, – может, Рим
и не вспомнил, что Сант-Алесси —
тот под лестницей пилигрим.
Пусть седьмая вода, но чудо
на одном из холмов семи,
что отец не бродяге блюдо —
сыну слал со стола семьи.
Сорок лет как пропал, все порваны
с прошлым связи – теперь принудь
в Тибре рыб на вторые похороны
для поминок блесну глотнуть.
Да привадь потом челядь к лекциям
и рассказывай, как не схож
с Человеком Божьим Алексием
был тот юноша, Леша, Леш,
как гоняемый ветром и ветра
против, в пекло, в потоп, зимой
путь искал он через Сан-Пьетро,
через цирк Нерона. Домой.
3 окт. 2013
Витебская ж/д, 25-й км…
Витебская ж/д, 25-й км
Девятнадцатого октября
в недоношенный день Лицея
видел я как на луг царя
поросят выгоняла Цирцея
Так и сам я здесь в оны дни
в пионерскую втиснулся молодь
и трусил и визжал как они
и как пулю вылущивал желудь
Почему я не умер тогда
если бомбой убило деревья?
Может мертвой быть даже вода
липнуть могут пейзажи как репьи.
Сгинуть некуда. Выжить слабо.
С красотой навсегда распрощалось
в душегубке обмякнув жабо
кучевое. Трава отмолчалась.
Откричали ура молодцы-
гренадеры с пьянцой царскосельской
и осели дворцы и морцы
штукатуркой и гнилью расейской
ртуть на луг нефть сползла на моря
пахнет газом термометр сломался.
Мысль про надцатое октября
тлеет только под осыпью Марса.
(Ну, и Баболовское бабло —
зелень касс, будуарная тина —
торжествует! Хоть выжить слабо,
сгинуть некуда, но руина
нерушима, поскольку – прах.
Что разбито – не бьется. Осколки,
как на здешних, звенят на пирах
в залетейском лицейском поселке.)
16 окт. 2013
Нигде
Вся еще комната, лампы, все еще вещи…
Вся еще комната, лампы, все еще вещи,
полки, все еще книги, кассеты, дверь
вся еще на балкон, на толпу деревьев
перед гоночной все еще дрожью проспекта,
все еще свет и углы темноты и пропорции их —
те же, все еще то же, тот же и та же.
Только дыханья, только тепла от тела,
глаз, ну и голоса, и очертаний движенья
или покоя и сна – (произнести ли?) – нет больше.
Слов? Обойдемся без них. А вот голоса, взмаха руки,
просто щелчка зажигалки – больше нет. Нет нигде.
И теплой волны от тела.
Мать и отец – одно. Мы – одно. Но и мать —
одно. Как одно и я. О, ничего не случилось
неожиданного. Ни для кого.
Ни для звезд и ночей, ни для завязи дня
нового и увяданья. Ни для гармонии общей
и общего хаоса. И вот уж точно,
что не для Бога. А для одной только матери. И меня.
Одного.
Не отвлекайте нас, тараторя
о силе духа, не ставьте вопрос
о выдержке, не лишайте горя,
не отнимайте слез.
Что мы с ней одно – это не то, это отдельно.
Капельница дозу яда цедит прицельно,
но не в яблочко. Яблочко – я и она. Вещество
Страница 3