Подменыш - стр. 13
– Но господин…
– Ты слышала меня, Малаша? Ребенка надо отдать.
– Но я… Как же…
– Не переживай, – в холодном голосе слышится усмешка. – Скоро она вернется к нам сама…
Я снова тряхнула головой.
– …она и правда умнее Маньки оказалась, – вновь донесся до меня голос бабы Паши. – А уж как людей пугала – страсть. Идет, к примеру, Иван Николаевич от Кабарихи, несет в кармане пол-литру, а Матрена ему говорит: «Вылей, дядь Вань, свое пойло. Ты от него сначала ослепнешь, а потом помрешь». Иван Николаевич, конечно, заругается, но поллитру выльет. Потому что Усовой перечить себе дороже. Ни разу она в таких делах не ошибалась. Или, например, начнет Егоровна жаловаться, что у нее голова болит и давление скачет, а Матрена ей травяной отвар поднесет, какие-то слова над ним пошепчет, и у Егоровны боль, как рукой снимет.
– Разве это плохо? – удивился Матвей. – Девушка вам помогает, а вы ее ругаете. Еще и обзываете по-всякому.
– Так-то Матрена, конечно, молодец. А ругаем мы ее, потому что боимся. Тут уж волей-неволей задумаешься: что будет, если она милость сменит на гнев? Представляешь, Матюша, какую страшную гадость может учинить эта ведьма?
Если б да кабы, да во рту росли грибы…
Я поморщилась и вышла из-за сарая на дорожку.
– Добрый вечер, соседи.
Матвей при виде меня улыбнулся, Прасковья Петровна вздрогнула.
– Здравствуй, Матренушка, – нарочито ласково сказала она. – Куда это ты собралась на ночь глядя?
– В баню. Я сегодня полдня наводила в доме чистоту и теперь грязная, как кикимора.
– Так ведь на дворе вечер, Матрена, – удивилась соседка. – Какая может быть баня? Ты ее до полуночи топить будешь.
Я пожала плечами.
– После полуночи в баню ходить нельзя, – заметила баба Паша. – Обдериха осердится. Полночь – это их с банником время.
– Вы правда считаете, что мне стоит этого бояться? – усмехнулась я.
Соседка бросила на Матвея выразительный взгляд.
– Что ж. Беседуйте, не буду вам мешать, – я улыбнулась и пошла дальше.
– Легкого тебе пара, Матренушка, – едва слышно пробормотала мне вслед Прасковья Петровна.
***
До бани я добралась в сумерках. К этому времени небо окрасилось в синий цвет, все вокруг поблекло и потемнело, зато в лесу во все горло распевали птицы.
В старом колодце, расположенном за деревенской околицей, я набрала воды, достала из кармана электрический фонарик. В бревенчатом домике не было электричества, и мне не хотелось налететь в темноте на лавку или удариться головой об дверной косяк.
В бане оказалось тихо, холодно и пыльно. Прасковья Петровна была права – чтобы подготовить это место к водным процедурам, надо потрать ни один час. Впрочем, для меня это не имело значения – мыться здесь я вовсе не собиралась.
Чтобы не нанести в баню еще больше грязи, я переобулась в предбаннике в резиновые шлепки, положила на окно включенный фонарик (пусть соседи видят, что тут кто-то есть) и осторожно шагнула в парилку. Там было темно и прохладно. Слева угадывались очертания большой печи, а напротив двери – длинного полока, на котором лежала какая-то тряпка.
– Малаша! – громко позвала я. – Мамушка! Ты здесь?
Воздух в парной стал еще темнее и будто бы уплотнился. Мгновение – и передо мной появилась невысокая тощая старуха с всклокоченными волосами, длинным крючковатым носом и темными провалами глаз. Она была одета в лохмотья, похожие на ветхую дырявую простыню, из-под которой выглядывали худые ноги с кривыми почерневшими пальцами.