Подглядывающая - стр. 12
Есть один человек, который может помочь.
Ищу в Яндексе название бара. Нахожу номер. Через три гудка трубку поднимает администратор. Делаю глубокий вдох и вся выкладываюсь в единственном слове:
— Ш-шустрый!
То, что происходит дальше, вполне уравновешивает чашу весов: мне наконец везет. Во-первых, администратор понимает. С первого раза. Во-вторых, пижон, как и обещал, находится в баре. В-третьих, он догадывается (надо полагать, по моим всхлипам и собачьему лаю), что я попала в беду, еще до объяснений, которые дались бы мне с трудом. В-четвертых, ему оказывается не все равно.
Последний пункт — главное везение. Ни иронии, ни подтрунивания, ни долгих размышлений. После ленивого «слушаю…» и моего молчаливого ответа его голос становится твердым и резким.
Пижон спрашивает, могу ли я объяснить ему все сообщением. Я киваю. Спохватываюсь и мычу что-то похожее на «да». Он диктует номер. Пишу подробное сообщение, рискуя в любой момент свалиться с насеста.
Потом просто сижу и жду, ощущая, как от холода теряется чувствительность пальцев. Боюсь пошевелиться, чтобы не рухнуть к собакам, которые нарезают круги вокруг лесов, будто акулы вокруг шлюпки.
Проходит около получаса, прежде чем на улице раздается шум двигателя и полосой пролегает свет фар. Судя по звуку, к забору подкатывает машина покрупнее легковушки. Возможно, микроавтобус. Потом слышу мужские голоса. Собаки бросаются на звук — и у меня наконец отлегает от сердца.
Затем — возня, окрики мужчин, собачий лай, визг. И все стихает.
Машина трогается. Шум двигателя становится тише, пока не смолкает. А затем в тишине раздаются медленные, четкие шаги.
Пижон. Еще более пижонистый, чем раньше: к черному пальто, кашне и начищенным до блеска ботинкам добавилась шляпа.
Я хочу пошутить, что следующим этапом будет трость и пенсне, но передумываю — еще до того, как понимаю, что не осилю такую длинную фразу.
Что тут сказать — я рада его видеть.
Пижон останавливается напротив меня, задирает голову. Темно так, что я не различаю черт его лица, зато четко вижу перчатки на сцепленных спереди руках — на них падает краешек полосы лунного света.
— Итак… курочка, — он делает паузу, словно давая время передумать: нет, я вовсе не рада его видеть. Совершенно не рада. Я бы хотела, чтобы эти леса прямо сейчас свалились на его голову — конечно, если бы на них не было меня. — Услуга за услугу. Я спас тебя от диких, разъяренных собак, готовых сожрать все, что движется. Теперь ты проследишь для меня за одним человеком.
Собак уже нет, а значит, нет и рычагов давления. Сдержать свое слово — это не рычаг, когда дело касается жулика. К тому же технически я ничего не обещала.
— Я… н-не сслежу! Я п-под…глядываю!
Он делает шаг вперед — и в лунном свете оказывается его лицо. Глаза у пижона холодные, будто неживые. Сейчас он похож на бандита больше, чем на мелкого жулика. Невольно отодвигаюсь подальше.
— Ты чувствуешь эту тонкую разницу между словами? — спокойно, до мурашек по коже, произносит он. Киваю. — А я — нет. И мне без разницы, следить ты будешь за ним или подглядывать. Мне нужно знать, что он делает, только и всего. Мужчина. Фотограф. Побываешь у него на вернисаже. Всего два часа — и ты свободна.
— Это... т-так... н-не работает.
— А как?
Я устаю от себя самой. Набираю сообщение в записной книжке телефона и поворачиваю к пижону экраном.