Подарок морского черта - стр. 14
– Ага, – засмеялся Мигель тихим счастливым смехом, – с большой кроватью. – И вдруг перекатился на спину, увлекая ее за собой…
Марина не смогла бы сказать, что больше сводило с ума: его гибкое, как у кошки, и мускулистое тело или словечки, что он шептал ей на ушко, то интимно-нежные, то бесстыдно-откровенные. До самой зари они, как два бойца, вели непрерывную любовную битву, не тратя время на перемирия и то и дело бросаясь в новую атаку. И какая-то дикая, животная радость наполнила каждую клеточку ее тела.
А когда за окном густая синева неба стала разбавляться оттенками зеленого и фиолетового, Мигель со стоном сожаления откинулся на подушки и прошептал:
– Мне пора, керида.
Марина приподнялась на локте и уставилась на своего юного любовника. Они оба вымотались до изнеможения, до сладостной дрожи в руках и ногах. Но она ничего не имела против того, чтобы проспать в его объятиях до утра.
– Куда ты пойдешь?
– Домой. – Собрав последние силы, Мигель повернулся на правый бок, медленно сполз с кровати на пол и стал шарить руками по полу, в поисках своей одежды. – Хуанита наверняка отправилась гулять со своим Хорхе, не предупредив маму. Если еще и меня не окажется дома утром, будет большой скандал. И больше всех достанется мне, как старшему.
Он наконец нашел свои шорты и стал одеваться, взблескивая в темноте черными, как маслины, веселыми глазами.
– Да ты, оказывается, маменькин сынок! – с насмешкой фыркнула Марина.
– Нет, просто не хочу ее расстраивать. Мама – это святое, тем более она у меня одна.
Мигель натянул рваную майку, не сразу попав в рукава, и снова склонился над Мариной, даря нежный поцелуй на прощание. Ох уж эти губы… Вроде бы уже и сил никаких нет, а от одного прикосновения где-то в глубине тела снова рождается волна сладостной дрожи… Она обеими руками взъерошила ему волосы.
– Как же ты попадешь домой незаметно? – спросила она.
– Влезу в окно! – беспечно ответил Мигель.
Марина улыбнулась. В этом парнишке забавно сочетались сильная мужская харизма и совершенно детская, мальчишеская тяга к шалостям, причем, далеко не невинным шалостям.
– Я приду вечером к «Морскому черту», – пообещала она.
– Нет, не приходи, – ответил Мигель, замерев у двери, – а то я совсем работать не смогу. Лучше я приду к тебе после работы, часов в девять. Хорошо?
– Хорошо.
Но он не уходил, медлил, уже держась за ручку двери. Непреодолимо тянуло назад. Он вернулся и снова припал в поцелуе к ее губам, а его дерзкие руки заскользили по ее обнаженному телу. Марина игриво оттолкнула его и засмеялась:
– Иди уж, герой любовник! – нащупала рукой подушку и запустила ему вдогонку. Подушка шмякнулась о закрывающуюся дверь и сползла на пол.
«Господи, как хорошо!» – думала Марина, разметавшись на смятых, скомканных простынях, с изумлением понимая, что этот мальчишка за каких-то пару дней сумел вернуть ей ощущение радости и полноты жизни. Было ли ей когда-нибудь так же хорошо? Пожалуй, нет. Даже тот, полустертый из памяти, эпизод двадцатилетней давности, когда они с Лернером занимались любовью на скрипучей железной кровати в убогой общежитской комнатенке, был пронизан не столько ощущением безудержного счастья, сколько острым чувством опасности, что вот сейчас резкий стук в дверь возвестит о том, что кто-то из его соседей вернулся не вовремя.