Под прицелом - стр. 7
– Не о ком, я сказала. И говорить тут не о чем. Пойдём работать. А ну!
Однако Вера так просто не отстала. Мы хоть и выполняли порученную нам работу – держали полные сока бутылки, пока Люда лихо вешала новые, однако долго молчание снова не длилось.
– Люд, а ты? Тебя тоже насильно?
– А я сама попросилась, – отчеканила она.
Мы с Верой переглянулись. Ни одна из нас не поняла – в шутку это было сказано или всерьёз.
Вера попыток не оставляла:
– Как так?
– А вот так, – усмехнулась Людмила. – Только не в поварихи хотелось, а воевать. Не взяли. Навыков нет. Ну ничего, это временно. Я к Сан Санычу пристану, он меня всему обучит. Возьмут, никуда не денутся.
Расспрашивать больше не было смысла. Но едва мы вернулись в сторожку, Вера пристала к другим девчонкам. Те оказались более словоохотливыми.
У Саши история ничуть не отличалась от нашей: отправили в приказном тоне. Правда, навыки всё же проверили, и грамоты за спортивные соревнования все учли. А вот Наташина история оказалась ещё трагичнее.
– Нас бомбили. Причём очень жёстко. Никогда не думала, что окажусь в таком аду. Первый раз был ещё ночью, проснулась от страшного грохота. Потом были ещё и ещё налёты, но уже включали тревогу. Никогда не забуду картину: всего секунда – и я вижу, как вспыхивает и горит крыша соседнего многоэтажного дома. Это было так страшно. И ещё когда шла в пункт сбора мимо своей родной школы. Её было почти не узнать: во дворе воронка, стекла выбиты, крыша повреждена – и зловещая тишина вокруг. Сложно поверить в реальность происходящего. В первый же день ближе к вечеру я узнала, что снаряд попал в дом, где жил и мой парень. Мы уже подали с ним заявление, двадцать четвёртого июня должны были пожениться. Весь день звонила, никто не брал трубку. А потом пошла в пункт сбора, а там информационные списки – погибшие, раненные. И их всё несут и несут, эти списки, лепят и лепят на стену, а места уже почти нет… И тогда я решилась. Пошла к другому столу – туда, где в добровольцы записывают, и говорю: «Я готова». Там женщина была чуть постарше моей мамы. Посмотрела на меня из-под очков снисходительно и говорит: «С чего вдруг? Жить надоело?», а я говорю: «У меня парня убили». А она отвечает: «Девушка, вы книжек перечитали? Это война!». Но я настояла. Что ей было делать? Я вдруг почувствовала, что должна это сделать. Должна отомстить. Хоть и была в состоянии шока, но не передумала. Лишь крепче потом утверждалась в этой мысли. Шла домой, думая, как объяснить это маме. Надеялась, мама поймёт. Но она не поняла. Кричала: «Это не игрушки! И отнюдь не романтика! Без тебя отомстят, не сомневайся!» А я ничего ей тогда не ответила. Сказала только: «Я знаю», – и сама удивилась, как голос спокойно звучит. Решение уже было принято. А что мне делать там было, девчонки, в тылу? Постепенно сходить с ума? Если я смогу спасти хотя бы одного человека, а его родителей и близких людей – от слёз, то большей награды мне и не надо.
Мы помолчали. Говорить было трудно.
Тут-то и появилась Людмила. Она успела помыться, волосы были влажными, с них капала вода. Заметив нас, обронила:
– Опять собрание?
Никто не ответил. Только Вера спросила:
– Сейчас тепло, жить хоть можно. А когда снег будет, как мы? Замёрзнем же в этом лагере.
– Когда снег, нас уже не будет, – мрачно ответила Люда.