Под прицелом - стр. 17
Думать об этом нет сил, и я просто иду, стараясь думать о лучшем. А лучшее сейчас лишь одно – я всё ещё жива. Но при этом не знаю, что будет дальше.
Мы идём не по тропинке, а какими-то холмами, хотя, судя по всему, арвенцы дорогу отлично знают. Может быть, не однажды ходили сюда и выслеживали наших.
Несколько раз они обращаются ко мне, но скоро до них доходит, что по-арвенски я не знаю ни слова, и дальше они говорят между собой и даже смеются. Мне мерзко всё это слышать, но я молчу, глядя лишь перед собой, чтобы не споткнуться. В голове роятся возможные варианты, что со мной могут сделать и куда ведут – один хлеще другого. Но отогнать эти мысли я не могу.
Не знаю, сколько мы так идём. Сил уже не осталось. Я думаю о том, кто будет кормить теперь наших парней… И подкрепление ещё даже не прибыло.
Наконец я вижу их цель – местный лагерь. Чужой лагерь в маленькой русской деревне. Несколько покосившихся домиков, крепкие широкие палатки, чугунки с дымящейся кашей и сладким запахом. Хорошо устроились, гады!
Меня ведут дальше, вглубь всего этого маскарада, и все смотрят вслед, скалят зубы в насмешке. Больше всего мне хочется плюнуть хоть одному их них в рожу, но я понимаю, что эта попытка будет приравнена к самоубийству – такое мне не простят. А потому опускаю голову, смотрю только под ноги и иду. Стараюсь твердить про себя слова Сан Саныча, что мы им ещё покажем. Он уже две войны прошёл, не может ошибаться.
Наконец один из провожатых открывает передо мной дверь дома, меня сильнее толкают внутрь, и я оказываюсь перед крепким мужиком лет шестидесяти, в погонах – не знаю, как называются эти его «почётные звёзды» на плечах. Они отличаются от наших, громоздкие, рваной формы.
Он ест, поднимает на нас глаза и, спокойно, не прерывая трапезы, указывает пустой ложкой на стул в отдалении. Меня подталкивают туда, и я жду, пока он закончит обед.
Кого-то из девчонок убили, вчера лишили жизни ещё несколько человек, многих ранили, Витьки не стало, а он – человек, который отдаёт на это приказы – спокойно ест, и совесть не мучает. Может, потому, что нет её, этой совести? Не всем даётся.
Я осторожно осматриваюсь по сторонам, скашивая глаза и стараясь не вертеть головой.
В комнате пять человек, не считая меня. Двое провожатых, которые привели меня. Один громила по стойке смирно стоит у двери. Четвёртый работает кем-то вроде ассистента у командира. Это я поняла по тому, что, как только их главный закончил трапезу, тот сразу же взялся убирать его место, а после, получив команду, куда-то отправился чуть не бегом. А один из моих провожатых, получив вопрос, стал рассказывать, как всё прошло.
Ну, это я так думаю, оценивая ситуацию. Я на арвенском знаю лишь несколько слов, которые вряд ли помогут мне выжить: «шубенштат» – что означает «выполнять» (так нам командовала учительница иностранного языка, давая задание), «пур лейон» («доброе утро»), «пур айкон» («добрый вечер») и ещё «ёр лювен то» – потому что признание в любви мы с подругой знали почти на всех языках. Это было своеобразной забавой в детстве – кто выучит больше.
Арвенский я учила несколько месяцев в начальной школе, а потом мама перевела меня в группу с более популярным языком – английским. Так что мои знания были скудными, и я совершенно не могла разобрать, что они говорят, да ещё и так быстро. И если они захотят выпытать из меня информацию (которой я не владею), то вряд ли получится – мы говорим на разных языках. И даже если я в чём-то призналась бы – как понять мою речь?