Под небом Аустерлица - стр. 14
Василевич внезапно вспылил:
– Володя, нах… ты это паришь, мы ж не на съезде! (Всеволод с недоумением трехлетнего мальчика оглянулся на Очкарика.) Вова, давай к делу! Мы все тут знаем, для чего собрались. (Брюнет выпил воды и продолжил рисовать что-то в блокноте.) Если тебе трудно, начну я. (Сережа Большой мечтательно улыбнулся и погладил себя по манжете безукоризненной белой рубахи.) Итак, мы все не хотим Юлю. Ее приход к власти означает большие проблемы для нас.
Василевич взял паузу. Присутствующие отнеслись к этому с удивительным единодушием. Они молча смотрели на Валерия Олеговича, практически не двигаясь, не мигая и не кашляя. Команда олигарха знала привычку шефа мрачно зависать в прострации: секретари были бесстрастны, юрист-американец безукоризненно вежлив. Сережа Большой пережидал момент, как пережидают дождь в уютном пабе, расслабленно откинувшись на спинку стула.
Иное дело – варяжские гости. На лице Всеволода застыла странная улыбка, словно его внезапно выключили из сети. Горенко молча смотрел перед собой, играя желваками. Брюнет рисовал, не поднимая глаз. Очкарик всасывал взглядом происходящее. Мариненко с интересом разглядывал Василевича, как подросток вожака на первой блатной сходке.
Игорь вспомнил характеристику Василевича, данную однажды Маменькой: «Помнишь, как Пелевин очень точно отметил, что олигархи – всего лишь люди, и они, в конце концов, тоже сильно отстают от жизни и не имеют никакого понятия о том, какие они сегодня, – просто потому, что им некогда глотать гламурный медиа-отстой. Эта жижа гламура и связанные с ней якобы тайные знания действительно существуют только для бедных. Но Валера – не такой! Валера – мачо и хочет нравиться всем – президентам, женщинам, журналистам и даже немного своему секретарю!»
Игорь читал немного, смутно помнил несколько романов Пелевина, к прочтению которых принудила его Марьяна, но характеристику Маменьки запомнил и теперь с интересом наблюдал за олигархом.
Наконец Василевич улыбнулся. Стало понятно, почему он нравится женщинам. Улыбка решительно приоткрывала другие сущности, скрывающиеся за его небритой физиономией. Казалось, в этой физиономии живет вечность: египетские пустыни, израильское побережье, полтавская степь, снега Килиманджаро… Белесые ресницы, светло-голубые водянистые глаза, от взгляда которых многим становилось не по себе.
– Буду краток, ребятки. Дискуссия и прения не имеют смысла. Если вы хотите знать, под что я дам деньги, то тут никакого секрета нет: вы идете единым блоком и 30 процентов списка – наши.
Сережа Большой перестал улыбаться, но не перестал поглаживать манжету. Женя Маленький засмеялся. Очкарик осуждающе взглянул на него, и стало ясно, что идея не пришлась ему по душе. Возможно, он хотел закричать «Грабят!», но вовремя понял всю бесперспективность этой реплики.
– 30 процентов – это чистый грабеж, – подал наконец голос Горенко. – Мы приняли на себя ответственность и риски ситуации, мы потеряли Крым и истекаем кровью на Востоке. Да, нам нужен ваш ресурс, но треть списка нам не простят ни друзья, ни враги.
…Женя Маленький мигнул стенографистам и молча прикрыл за собой дверь. В коридоре на смертельно близком расстоянии от двери стоял официант. Лицо его было напряжено, пальцы сосредоточенно сжимали поднос с грязной посудой. Женя Маленький молча смотрел ему в глаза, покачиваясь на носках. Лицо парня бледнело и покрывалось испариной.