Поцелуи под омелой - стр. 20
– Ладно, уговорил, – с независимым видом я прошла мимо Рудольфа, открывшего рот.
Я встала у красной машины, любовно провела по капоту, наслаждаясь мускулистым дизайном. Потом наклонилась и внимательно вгляделась в значок. Крылья с кругом в центре подсказали марку. Люксовый автомобиль очень подходил Рудольфу; заодно убедил меня в ширине его кошелька.
– Мажор, да? Или миллиардер, решающий за даму все ее проблемы? – поддела я с коварной улыбкой на губах.
– На Мальдивы не повезу, – очнулся Морозов. В руке игриво мелькнул пульт, а следом задорно отозвался четырехколесный друг.
– Почему? – я притворно надула щеки.
Салон оказался настоящим примером роскоши. Один только аромат кожи в сочетании со сталью, стеклом и деревом стоил того. Настоящее искусство, где технологии двадцать первого века сочетались с неизменной классикой. Ладонь коснулась приборной панели, что простиралась до двери и создавала эффект кольца.
Какая красота. Здесь, поди, звучание двигателя с особым эмоциональным переливом вкупе с мощностью. Вот бы забрать себе. Я бы любила, лелеяла…
– Прекрати капать слюнями на мой коврик, – прозвучало со стороны водителя, следом послышался хлопок.
– Я на ней женюсь, – всхлипнула от восторга. – Поехали в загс, мы будем потрясающей парой.
– Ага, – хохотнул Рудольф и завел двигатель. Его мерное рычание приятной истомой отозвалось в груди.
Зачем нужны мужики, когда есть машины?
– Что насчет Мальдив? – поинтересовалась я и пристегнулась.
– Существует маленькая проблема, – автомобиль с тихим шелестом двинулся к арке.
Сильные пальцы Морозова удерживали руль, и я подумала о пианино. Уж больно у оленя «музыкальные» руки.
В голове нарисовалась картина, как Рудольф терзал пианино в какой-нибудь консерватории. День за днем. При нажатии клавиш внутри деревянного корпуса звенели туго натянутые струны, добиваясь непревзойденной мощности, и демонстрировали все богатство акустической палитры.
Музыка летела вслед хаотичным с виду движениям кистей; мягкий тембр и светлые звуки отдаются в сердце сладкими грезами об очаровательном молчаливом пианисте. Обязательно во фраке с бабочкой, чтобы оставался флер непревзойденной элегантности.
– …осталось внести последний взнос…
Сквозь сладкую вату фантазий пробилась суровая реальность. Упоминание ипотеки быстро вернуло меня на грешную землю в салон, где Рудик распинался о причинах отказа свозить мое истосковавшееся по солнечному свету тело.
– Морозов, – протянула я недовольно, прервав его размышления о материальных благах. – Я о прекрасном думаю, а ты все портишь.
– Обо мне? – сразу оживился Рудольф.
– Нет, – огрызнулась я. – О музыке, машине и белом песочке у бирюзовых вод океана!
– Какая ты меркантильная женщина.
– Глупости не говори, – выговорила я спокойно, когда окончательно сбросила хмель. – Завтра в двенадцать на Красной площади. Обещали старику праздник, устроим все по-человечески. Борьба на равных условиях.
– Конечно, – хмыкнул Рудольф, включая поворотник. – Как скажешь, Сахарочек.
– Тебе бы завязать с уменьшительно-ласкательными прозвищами, олень, – неожиданно для себя резко ответила я.
Заметив в зеркале заднего вида приподнятые брови, я разозлилась еще сильнее. Опять же непонятно почему. Окончательно рассеялась розовая дымка девчачьего восторга от внимания красивого мужчины. Вернулись трезвость ума, а с ним – обжигающая ярость. Слишком много, чтобы держать внутри.